Вокруг пальца
Шрифт:
Как только сеанс милоты с дворовыми псами был окончен, Джек направился к автомобилю и сказал:
– Надо их будет вакцинировать. И стерилизовать. Уже целая стая развелась. Не безопасно.
И мы пошли с обходом дальше. Не скажу, что старшему из охранников и начальнику склада повезло. При всех своих стараниях я не смогла передать всю жёсткость вопросов Джека и изыски ненормативной лексики, заставляющие меня то и дело краснеть по самую макушку. Поражало только то, как легко Джек переключался – с угрожающего рыка до шуток – в зависимости от того, с кем и о чём мы разговаривали.
К
– А теперь мы идем есть, – сказал Джек и вырулил с территории складов к красивой сине-белой столовой, утопающей в цветах, горках и мини-фонтанчиках. Здесь уже было пусто, лишь пара немолодых мужчин сидели за столиком у окна.
Администратор, худая, высокая, в меру ухоженная женщина лет сорока слащаво нам улыбнулась и начала цветисто приветствовать Джека. Видимо, была уже наслышана об иностранном госте.
– В общем, она рада, – кратко перевела я.
Джек обворожительно улыбнулся ей в ответ и по-гусарски склонил голову. Надо же! Умеет быть джентльменом! Впрочем, какая разница? Я с тоской подумала о жалких рублях в кошельке, не предусматривающих обед, и решила заказать чаю.
Скоро вернёмся в офис, и, надеюсь, там не все печенюшки из кофе-бара растащили. Но Джек даже не стал спрашивать. Ткнул в меню на самое дорогое, показал, мол, по две порции, и снова обворожительно улыбнулся. Я в тревоге вскинула глаза, подсчитав, во что обернётся это первое, второе и третье, но шеф вальяжно раскинулся на стуле и сообщил:
– Я плачу.
Пожалуй, учитывая утро, надо было отказаться. Но администратор уже метнулась на кухню, ноги мои не слушались, а оплатить за себя я могла бы, только взяв взаймы или ограбив ту одиноко стоящую кассу. Я села, уткнулась в окно, выводящее на клумбу, и потихоньку выступила из туфель, превратившихся к сему моменту в предмет пытки. В конце концов, если столько работать и не есть, я просто сдохну. А мёртвым всё равно, в чьей постели они находятся.
Хотелось молчать и сделать вид, что меня здесь нет. Но, похоже, это не входило в планы Джека. Уж кого-кого, а его везде должно было быть много.
– Говори, что заметила интересного.
– Для меня всё необычно, я никогда не была на таких складах.
– Ты понимаешь, о чём я. Что резануло глаз? Или показалось странным?
– Странно, что начальник смены на складе и охранник на восточных воротах похожи, как братья, – заметила я. – Да они, наверное, и есть братья: в турецких семьях развита семейственность.
– Угу. Ещё?
– Странно, что много паллет было свалено в кучу, как поломанные, я заметила там целые. Из таких вполне неплохой стройматериал мог бы получиться.
– Так.
– На складе сырья я заглянула под смятые картонные упаковки в самом дальнем углу, за масляной лужей, а там аккуратно сложен полиэтилен.
– Угу.
– И странно, что так много грузовиков не развозят Оле-Олу, а посреди дня находятся на территории завода.
– Молодец, балерина. Глаз намётанный.
И он уткнулся в телефон. Он набирал что-то быстро-быстро, но когда нам принесли суп, я не успела взяться за ложку, как шеф навёл камеру на меня и щёлкнул.
– Зачем? – удивилась я.
– Мой друг не верит, что у меня теперь тонкий, звонкий голосок, как у птенчика, – хохотнул американец.
Я хлопнула ресницами.
– У вас нормальный голос, я бы даже сказала, бас.
– Ты не понимаешь, – ответил Джек. – Ты мой голос. В вашей стране я могу говорить через тебя. Пока не выучу русский. И вот представь. – Он опустил обе руки под скатерть и высунул свой здоровенный кулак и щепотку из трёх пальцев. Сначала кулак пробасил голосом Джека, как в кукольном театре: – What the fuck is going on? – потом пальцы в щепотке разжались, имитируя птичий клюв, и Джек презабавнейше пропищал по-русски: – Что за йерюндаа здэс тваритса?
Я не выдержала и прыснула.
– Вы уже выучили эту фразу?
– Ну, её приходится повторять чаще всего в этом бедламе, – широко улыбался Джек. – И вообще я талантливый.
– Только не «йерюндаа», а е-рун-да. Так надо правильно говорить, – поправила я.
Он повторил. Всё равно получилось смешно.
– Давай ещё раз.
– Е-рун-да.
Он произнёс громко, на весь пустой зал столовой, затем глянул с хитринкой на продолжающих разговаривать мужчин и на администратора. Те не обратили на него никакого внимания. Шеф прищурился.
– А ведь ты неправильно меня переводишь.
Я вспыхнула.
– Почему вы так решили?
– Если бы я проорал на русском то, что реально означает fuck, они бы уставились на нас.
Я закусила губу.
– Ну, я немного сглаживаю… Это же неприлично…
– Вот уж нет, – покачал головой шеф, – если я хочу сказать «хрень», пусть они знают, что я говорю именно это! Ты поняла, балерина? А ну-ка переведи дословно fuck.
Я покраснела, глядя на него.
– Давай! Я жду!
Кажется, гримаса у меня вышла настолько жалкой, что он с трудом сдерживал смех, но делал вид, что сердится.
– Ну!
И я шёпотом выдавила из себя дословный перевод. Мои щёки горели дико.
Довольный собой, Джек расхохотался так, словно я была его дрессированной мышкой в юбочке, которая пропищала только что гимн Соединённых Штатов. Он ударил ладонью по бедру и бухнул громко то, что я нашептала. На этот раз все оглянулись и вытаращились на нас.
– Вот теперь правильно! – угомонился, наконец, Джек и сказал: – Но ты прокололась, балерина! Теперь я буду регулярно тебя проверять. Они должны меня бояться.