Вокруг Парижа с Борисом Носиком. Том 2
Шрифт:
Месяца не прожил еще Тургенев в своем шале, как явились к нему в гости сразу два русских писателя – небезызвестный автор граф Владимир Соллогуб и известный сатирик и бывший губернатор Салтыков-Щедрин. Соллогуб, еще неплохо знававший в свое время поучавшего его в блаженной Ницце Гоголя, зачитал коллегам свою новую комедию, в которой критиковал тогдашнее молодое поколение (а кого ж нам, старикам, поучать, как не молодых, которых ничего не трогает). И тут Салтыков-Щедрин понес Соллогуба, да с такой яростью, что впал (по собственному чистосердечному признанию) в настоящую истерику. «Я думал, его удар хватит, – вспоминал Тургенев. – Это было ужасно». Вот и славно повеселились мастера слова.
Конечно, у Виардо в гостиной все бывало пристойнее – пели, музицировали, рисовали, разыгрывали шарады, рассказывали в меру смешные случаи («анекдоты»), и «русский медведь» Тургенев отводил душу или отдыхал душой.
В
Конечно, писатель тут писал помаленьку, как без этого писателю. Закончил здесь роман «Новь», написал иные из «Стихотворений в прозе», написал «Песнь торжествующей любви». Перед самой почти смертью надиктовал замечательное письмо Льву Толстому, называл его великим писателем земли русской, заклинал его вернуться к творчеству. Но крутой старик Лев Николаич даже не ответил.
Были тут у Тургенева всякие чужие заботы, не говоря уж о семейных хлопотах – большая семья Виардо, дети… (Это все как раз хлопоты утешительные, привязывающие к жизни.) Были хлопоты о русских делах, и в России, и тут, во Франции. Во Франции он скоро стал как бы полпредом по делам русской культуры и русско-французских связей, по делам всяческой помощи кому ни попадя. Деньги нужны украинской письменнице Лесе – к кому ж идти, как не к Тургеневу? Ссыльный бунтарь заскучал – к кому… Полина знала, конечно, об этой угрозе, кому можно давала от ворот поворот, но были ведь милые секретари и люди к нему вхожие, вроде князя Мещерского или этого странного человечка Отто, что выхлопотал себе пушкинскую фамилию – Онегин. А был еще этот добряк, хотя и страшный революционер, – Герман Лопатин: обманул бдительность мадам Виардо и пришел к Тургеневу с идеей устроить для бездомных русских студентов русскую библиотеку в Париже – Тургенев помог, устроили (она и ныне там, хотя и слегка ограбленная, в чем можно убедиться, зайдя в склад-подвал города Минска, – загляните и в Париже на рю де Валанс, 11).
Ни в чем отказа не было у добряка Тургенева. Сосед по Буживалю издатель месье Этцель принес Тургеневу на просмотр рукопись некоего Жюля Верна – «Мишель Строгов – от Москвы до Иркутска». Конечно, этот Жюль Верн не был никогда ни в Москве, ни, тем более, в Иркутске: он славно по свету путешествовал, не выходя из дому или сидя на мысе Антиб. Вообще-то приключенческий этот роман Тургеневу понравился, лихо писал сидячий бродяга Жюль Верн, но поредактировать все же безотказному Тургеневу пришлось – убрать кое-какую клюкву (зато целый век потом для французов главным русским героем был Мишель Строгов). Да еще вдобавок устроил Тургенев господам Этцелю и Жюлю Верну прием у русского посла графа Николая Орлова (того самого, что был женат на дочке Трубецкого и был похоронен позднее на краю леса Фонтенбло). Пойди-ка ты, русский писатель, хоть ты сам Маканин, пойди попади попробуй по своим творческим делам на прием к французскому послу в Москве – трех жизней не хватит звонить по канцеляриям и толкаться в дворницкой…
Бесчисленные тургеневские хлопоты найдешь в его письмах. За эти десять лет чуть не семьсот писем отправил он из Буживаля. Не только русским, но и французам. Его, пожалуй, одного и знали из парижских русских главные французские писатели. Он дружил с Флобером (великий был писатель, сам писал свою «Мадам Бовари», без помощи «негров»), ездил к Флоберу в Нормандию. До самой смерти Флобера (в 1880-м) они собирались впятером – Флобер, Эдмон де Гонкур, Золя, Доде и Тургенев. После смерти Флобера стал с ними бывать Мопассан. Французы восхищались эрудицией «русского медведя», который знал не один их уникальный французский язык, но и прочие языки, тоже вполне уникальные, и с заграничной литературой был знаком, и с Гегелем – в общем, русское имел образование…
А в «семейном» доме был у Тургенева интеллигентный друг господин Луи Виардо. С ним не про одну охоту толковать было можно, но и про искусства. Вместе они переводили автора Тургенева на французский язык. А Тургенев переводил с французского на русский – и Шарля Перро, и Флобера.
С Эмилем Золя Тургенев тоже успел сойтись – пристроил его сотрудничать в «Вестник Европы» (верное дело, рубль тогда стоял крепко). Золя написал о смерти Тургенева и о последних его муках:
«Мопассан пошел его повидать за пять дней до его смерти, и Тургенев ему сказал: «Дайте мне револьвер, они здесь не хотят мне дать револьвер: если вы дадите мне револьвер, вы мне окажете дружескую услугу…»
Когда Тургенев
И повезли «Тургешу» в далекий северный Петербург. Здесь, в Буживале, его, впрочем, ласково называли «Тургель». Может, по-французски так ласковей. Вроде как пудель. Другой язык, другая ласка. Но все же умер он окруженный любовью, так что, может, и такой странный выбор («на краешке чужого гнезда») мог оказаться не столь уж нелепым. Что мы знаем о выборе и судьбе?
СПАСИБО НАДАРУ ИЗ КЛАМАРА ЗА ПОРТРЕТ НАШЕГО ГЕНИАЛЬНОГО ТУРГЕНЕВА, ДОБРОВОЛЬНОГО И ЩЕДРОГО ПОСЛА РУССКОЙ КУЛЬТУРЫ В ПАРИЖЕ
Фото Б. Гесселя
После долгих хлопот «Ассоциация друзей Ивана Тургенева, Полины Виардо и Марии Малибран» сумела отреставрировать буживальское шале и открыть в нем Памятный музей Ивана Тургенева. Внизу, в Старом салоне шале, – фотографии, картины и документы, связанные с заграничной жизнью Тургенева, а также с историей семей Виардо и Гарсия. Отец Полины Виардо Мануэль Гарсия был известный испанский певец-тенор. Старшей из двух его дочурок, Марии-Фелиции, уже в возрасте пяти лет пришлось однажды во время американских гастролей отца, заменяя его партнершу, пропеть всю партию сопрано. Легко себе представить, в какой восторг пришли добродушные американцы, слушая чудо-девочку. Легенды сопровождали начало ее карьеры. К тому же, в отличие от уродки-сестры, Мария-Фелиция, легендарная Малибран, была настоящая красавица. Двадцати восьми лет от роду упала красавица-дива с лошади и разбилась насмерть. А сестра ее, соблазнительница-уродка, жила долго. Когда ей было десять лет, экзотический красавец Франц Лист начал ей давать уроки музыки. А к 1839 году она уже пела перед публикой. Как и красавица Малибран, она волновала воображение поэтов. Сам Альфред де Мюссе к ней сватался, но она, трезвая головка, вышла замуж за спокойного директора театра месье Виардо, который и выпустил ее впервые петь в «Сапфо». Правильный сделала выбор. И свободы своей ничем не стеснила. После замужества поехала она в турне по всей Европе. Тут-то, на счастье и на горе Тургенева, занесло ее в восторженный Петербург. Было у нее красивое меццо-сопрано, и успех был сокрушительный («Хорошо поет цыганка», – ревниво признала матушка Тургенева). Про остальное вы знаете: Любовь с большой буквы. Полина не чуждалась интеллигентности, следила за литературой, подучила русский язык и много сделала, как сказал бы опытный докладчик, «для укрепления и развития русско-французских культурных связей». В музее вы увидите много ее портретов и сами убедитесь (а директор музея господин Звигельский подтвердит), что страхолюдна была дама, страхолюдна, но зажигательна, так что не родись красивой… На портретах – и другие члены французского и русского семейства Тургенева, русские и французские друзья, классики и не очень… И парк, и Сена внизу, и воспоминания из школьной программы, и новый, наш собственный, благоприобретенный опыт в свете чужой Великой Любви… Как хороши, как свежи были розы…
А теперь вернемся в ближнее к Марли старинное селение, куда выводит от Марли Музей-променад, – в знаменитый Лувесьен (Louveciennes), вернемся отчасти для того, чтобы напомнить, в какой жестокий век мы живем, так что не зря бродим по свету в поисках красоты и старинной идиллии…
Ближнее к Марли расположение Лувесьена, царящего над долиной Сены, способствовало тому, что уже в XVII и XVIII веках многие из влиятельных придворных строили здесь свои замки (вроде замка Вуазен и замка Кёр-Волан).
На улице Машины (ясно, что речь идет о знаменитой «машине Марли») еще в 1684 году был по приказанию короля Людовика XIV построен замок для создателя машины инженера Арну де Виля. В 1769-м он был расширен, но на сей раз уже для возлюбленной короля мадам дю Барри, владевшей в ту пору имением. Большие работы по переустройству были предприняты в замковом парке. И нынче еще у старинного входа в парк видны всяческие львы и кариатиды. При замке существует и специальный дворец музыки…
В XIX веке и прочие парижане, наделенные вкусом (но не лишенные средств), оценили дачные достоинства Лувесьена. Здесь селились и знаменитые литераторы (Мопассан, Леконт де Лиль), и знаменитые композиторы (Сен-Санс, Форе) и, конечно, наезжали художники (Ренуар, Писсарро, Сислей). Очень украшал местность старинный (1681 года) акведук, который по приказу Людовика XIV строили Жюль Ардуэн-Мансар и Робер де Котт и по которому подавали воду от «машины Марли» в буживальский резервуар, откуда ее распределяли в жаждущие влаги сады и фонтаны Марли и Версаля.