Вокруг себя был никто
Шрифт:
– Штан снимай, стена ложись.
Неужели он собирается меня «качать» на глазах у всей публики, при свете дня? Нет, это невозможно! И, кроме того, я твердо решила, что кроме Абая больше не стану ни с кем.
– Я не могу, мне сейчас нельзя.
– Вчера Абай дал, а сегодня нельзя?
– Так получилось, – я смущенно пожала плечами.
– Хорошо. Тогда чай пей.
Кто-то из сидящих у двери легко поднялся и выскользнул за дверь, через минуту в круг вошел Толик с подносом в руках. Содержимое подноса оставалось неизменным: конфетки, лепешки, халва, но лицо Толика было вытянутым и грустным.
–
Лица собравшихся выражали глубокое внимание. Мирза передал мне пиалу и сообщил.
– Нет правда. Никому не верь. Игорь не верь, Абай не верь, Мирза не верь. Таня верь, Таня честный.
Это звучало подозрительно, особенно сразу после того, как я провела Мирзу. Неужели он заподозрил обман? И откуда ему знать про меня и Толика? Наверное, сам рассказал, дурачок, теперь чай носит, расплачивается.
Когда чай был допит, Мирза поднялся и вышел на улицу, все последовали за ним. Пройдя в одну из беседок, он уселся на пол, достал пачку «Космоса» и закурил. Народ расположился вдоль стен беседки, тоже закурил. Тишина.
Спустя полчаса Мирза уронил голову на грудь и заснул: все тотчас принялись перешептываться друг с другом. Я осыпала сидящую рядом со мной Вилию градом вопросов, из ее ответов вырисовалась следующая картина.
Усадьба принадлежит Хакиму, прежнему учителю Абая, старому суфию. Его дом справа от ворот, одну из комнат предоставили Абаю, в остальных живет сын суфия с семьей. Дом, в котором остановился Мирза, занимает дочь суфия со своим семейством, но сейчас они переселились в один из сарайчиков, уступив место гостям. Главное занятие хамулы – выращивание табака, прямо за домами начинается плантация, а листья, которые сушатся на веревке – табачные.
– Никогда не слышала о ферганском табаке?! – удивилась я.
– Я тоже не слышала, – согласилась Вилия. – Абай говорит, будто этот табак не для курения, из него изготавливают взрывчатку, вроде динамита, весь урожай на корню закупает государство и платит хорошие деньги. Вся деревня занимается таким промыслом, поэтому тут никого не трогают, дают спокойно жить по своим законам, лишь бы табак вовремя сдавали.
Работа с учениками идет круглосуточно: пары разбили и обменяли между собой, женщины по очереди проводят сутки вместе с Абаем и выходят из его комнаты полностью обалдевшие, а мужчин Мирза без конца дергает, устраивает раскрутки и проверки. Тем, кто попал в пару, приходится не сладко: пара не должна разлучаться ни на секунду, поэтому ходить в туалет приходится вместе, спать, разумеется, тоже, возникает множество неудобств и напряженки, опираясь на них, Мирза устраивает раскрутки. Спят все в одной комнате, в той, где пили чай, незнакомцы – группка москвичей из компании Санжара, хорошие ребята, но у Мирзы впервые, головушки у них кругом пошли. Толика держат в черном теле, он что-то там нарушил, и Мирза его гоняет, как сидорову козу. Пожилой – профессор из Саратова ищет снежного человека, кто-то его послал сюда, только вчера приехал.
– А Юнона? – спросила я, – Юнона тоже попала в пару?
– Нет, Гамнат и Юнона на особом положении. Живут в отдельной комнате, их пару не разбили. Гамнат тут вообще национальный
– И для Хакима?
– Не знаю. Я его только издалека видела. Старенький такой дедушка, весь в белом.
– А где Абай? Он здесь?
– Да, приехал несколько минут назад. Он в город уезжал, к маме. Отдохнуть от нас. Наша любовь, говорит, хуже чумы.
– Почему хуже?
– От чумы, говорит, умирают только один раз, а я, говорит, с каждым из вас умираю.
Мирза поднял голову, обвел взглядом сидящих и остановился на мне.
– Таня, где правда?
– Не знаю. Думала, ты скажешь.
– А что такое жизнь, цель или средство?
Эти слова он произнес без малейшего акцента, нормальным голосом, глядя прямо в глаза, У меня сразу зашумело в ушах, неужели Мастер приоткрылся?
– Не знаю. Честное слово, не знаю.
Наверное, я произнесла неправильные слова, Мирза замотал головой и моментально вернулся к прежнему акценту.
– Гамнат спроси. Гамнат артист бальшой, кино снимался, Москва ездит. Гамнат спроси.
– Я бы спросила, да где он?
– Толя, позват Гамнат.
Толик, сидевший у входа тут же подскочил и выскочил из беседки. Спустя несколько минут он вернулся.
– Гамнат только что приехал, сейчас придет.
– Мирза, – аккуратно подал голос профессор, – а кроме Гамната больше спросить некого?
Мирза не ответил, несколько минут сидел молча, словно не расслышав вопроса.
– Покажи писька, – вдруг сказал он, обращаясь к профессору. – У тебя большой писька или маленький. Таня покажи.
Лицо профессора пошло красными пятнами. Он закашлялся и попытался возразить.
– Я, собственно, имел в виду…
– Писька вытаскивай, – оборвал его Мирза. – Не хочешь писька – ходи отсюда. Друзей прячешься, секретный? Шпион? Ходи отсюда.
Профессор молча расстегнул штаны, запустил руку в ширинку и, зажав что-то в кулаке, продемонстрировал Мирзе.
– Таня плохо видел, – не согласился Мирза. – Середина становись, штан спускай.
Профессор, красный как знамя на первомайском параде, встал посреди беседки, и расстегнул штаны. Они упали до колен, обнажив ситцевые, в горошек трусы. На дальнейшее у него духу не хватило и он так и замер посреди беседки.
– Вирга, помогай, – приказал Мирза.
Вирга подползла к профессору и резким движением стянула трусы. Смотреть там было не на что, сморщенное хозяйство пожилого мужчины. Профессор закрыл лицо руками, но остался стоять.
– Виртуоз! – еле слышно простонал Игорь. – Какая работа, великий Перкунас, какая работа!
– Одевайся, – скомандовал Мирза через минуту. Профессор натянул штаны и сел на свое место.
Он уехал этим же вечером, и я до сих пор не понимаю, почему он согласился на такое унижение. Для прочей компании раскрутки давно превратились в повседневную работу, рядовой фон жизни, новичку же подобное обращение должно было показаться диким. Но почему он согласился, почему не встал и не вышел из беседки?