Вокруг Солнца
Шрифт:
— Встаньте, Теодор Шарп, — строгим голосом судьи начал Гонтран. — Преступления ваши перешли всякую границу: вы обманули доверие к себе мистера Фаренгейта и погубили десятки невинных людей на острове Мальпело; вы вторично, на Луне, пытались погубить сэра Джонатана и обокрали нас, ваших спасителей; вы бросили на произвол судьбы беззащитную девушку, похищенную вами, и едва не стали виновником ее гибели. Скажите же мне, чего вы заслуживаете за все это? Смерти. Да, смерти, и для нас теперь нет ничего легче, как привести
Шарп с покорным видом склонил голову.
— Но, — продолжал Гонтран, — мы все-таки надеемся, что голос совести не замолк окончательно в вашей душе, что вы еще способны к исправлению. Мы оставляем вам жизнь, Теодор Шарп, но с одним условием. Клянитесь всем, что для вас свято, беспрекословно повиноваться начальнику нашей экспедиции Михаилу Осипову; клянитесь не делать никому из нас зла; обещайтесь, что вы постараетесь загладить сделанные вами преступления; наконец, откройте нам все то, что вы видели и наблюдали во время своих путешествий в нашем вагоне. Помните, Теодор Шарп, что ваша жизнь зависит от исполнения того, что я сказал. Если мы заметим хотя бы малейшую непокорность или злой умысел с вашей стороны, то клянусь честью, вы будете застрелены, как бешеная собака!
Ученый, уже примирившийся с мыслью о неизбежной смерти, не верил своим ушам.
— Клянусь, что я все силы посвящу для того, чтобы загладить свою вину против вас, и верьте мне, что это не пустые слова.
— Ну, в таком случае будьте с нами, Теодор Шарп, — проговорил Гонтран, крепко пожимая руку ученого, который на этот раз говорил действительно совершенно искренне.
Завтрак с превосходным вином довершил примирение. После третьей бутылки Шарп окончательно расчувствовался.
— Эх, — начал он объяснять, — бьюсь об заклад, что вы решительно не понимаете, ради какой цели я совершил столько преступлений. Ведь не злодей же я, в самом деле, любящий зло ради самого зла. Нет, верьте мне, что любовь к науке, жажда знания и ученое соревнование — вот единственные мотивы, которыми я руководствовался. Ради науки я заглушал в себе и голос сердца, и укоры совести. Разве не терзала меня мысль об участи покинутой мною Елены? Разве не стоило мне каждое преступление адской душевной борьбы с самим собою?
Слезы, выступившие, на глазах ученого, помешали ему говорить.
— Да, друзья мои, — тихим голосом продолжал Шарп. — Я представляю собой лучший пример того, до чего можно дойти, руководствуясь даже самыми возвышенными намерениями. Поздно, слишком поздно понял я, как глубоко ошибался, но сделанного не воротишь. Не думайте, что я лицемерю: я дам вам прочесть свой дневник, и вы увидите, что мое раскаяние искренне.
Гонтран, еще недавно кипевший ненавистью к похитителю своей невесты, теперь смотрел на него с глубоким сочувствием. Даже прозаичный Сломка был растроган.
Покончив
Солнце уже село и наступали сумерки, когда зоркий глаз инженера заметил вдали «меркурианский остров». Добравшись до него, путники решили, что Сломка сначала один отправится к шару, а затем уже подойдут и Гонтран с Шарпом.
— Ах, чуть не забыл! — обратился к ученому Гонтран, когда они остались одни. — Если Михаил Васильевич спросит вас о Вулкане, отвечайте, что вы видели эту планету.
— Но ведь Вулкана на самом деле не существует! — удивленно проговорил Шарп.
— Все равно, сделайте это для меня.
И Гонтран в двух словах рассказал о своей ссоре с Осиповым.
Тем временем Сломка уже подходил к шару.
— А Гонтран? Где же Гонтран? — испуганно воскликнула встретившая его Елена.
— Успокойтесь, успокойтесь, — проговорил инженер, — Гонтран жив, здоров и через минуту будет здесь. Скажите лучше, где ваш папа и Фаренгейт?
Послышались проклятия из того места, где старый ученый устроил себе импровизированную обсерваторию. Через секунду к собеседникам подбежал раскрасневшийся Фаренгейт.
— Черт знает, что такое, — ругался он. — Старик — совсем сошел с ума, рвет и мечет. У него, видите ли, пропало какое-то стекло, а я отвечай.
Сломка улыбнулся.
— Михаил Васильевич! Профессор!.. Идите-ка сюда! — крикнул он. — Какую новость я вам скажу!
Старый ученый, сердито ворча, подошел к шару.
— Ну, что там? — спросил он и остановился, не веря своим глазам: к костру, ярко горевшему около шара, подходили Гонтран и Шарп.
Все остолбенели. Вдруг Фаренгейт, оправившись от изумления, сделал огромный прыжок по направлению к Шарпу и, схватив его руками за горло, принялся душить, рыча проклятия и ругательства.
К счастью, Гонтран и Сломка не зевали. Дружными усилиями они успели освободить жертву мстительного янки и оттащить Фаренгейта в сторону.
Вырываясь из рук Сломки, державшего его за фалды, американец хотел снова броситься на Шарпа, но Михаил Васильевич решительно преградил ему дорогу.
— Этот человек, мистер Фаренгейт, принадлежит мне, — твердо проговорил он. — Не смейте коснуться его и пальцем.
— Прочь с дороги, прочь! — ревел американец, не помня себя от гнева. — Прочь, или я сотру тебя в порошок вместе с этим мерзавцем!
Фаренгейт хотел было кинуться на Осипова, но дуло револьвера, наведенного на него Гонтраном, заставило его остановиться.
— Поверьте мне, что я не шучу! — спокойно проговорил Гонтран, держа палец на спусковом курке. — Посмейте только тронуть Михаила Васильевича, и вы погибли.