Вокруг света по меридиану
Шрифт:
Олли уже привык к тому, что я часто выказываю пессимизм, так сказать, внешне, скрывая на деле свою решимость. Вернувшись из Антарктики, он сказал киногруппе:
Рэн смотрит на жизнь под пессимистическим углом зрения, и, как мне кажется, это хорошо, потому что если ожидаешь худшего, а затем действительно сталкиваешься с неудачей, то избегаешь разочарования. Если же все идет хорошо, то радость приходит сама собой. Поэтому он всегда старается представить все в пессимистическом свете и относится к складывающимся обстоятельствам так, будто все идет из рук вон плохо, даже если мы выдерживаем расписание.
К несчастью, моя
«Ты пессимист, Рэн», — говаривал он.
«Ты не прав, Чарли, я не пессимист».
«В таком случае ты просто настроен негативно. Даже сверхнегативно».
«Что ты имеешь в виду? Что значит негативно? Когда я относился негативно к нашей экспедиции?»
Чарли подумал немного:
«Не на судне, нет. И, может быть, не каждый день. Но в общем, ты составил о себе негативное впечатление в Лондоне. И это плохо, потому что ты заставляешь их смотреть на нас так же негативно. Ты словно сеешь заразу».
Мысль о двух дополнительных зимовках во мраке арктической ночи взаперти, без Твинк, наверняка не давала покоя Чарли.
Сильный восточный ветер поднимал зыбь в заливе по мере того, как мыс Никольсон скрывался из глаз. Следующая станция ДРО находилась от нас на большем расстоянии, чем мы могли пройти при максимальной заправке горючим плюс полный груз; мы могли дойти до нее, только следуя по прямой далеко от берега. Где-то впереди был залив Франклина, тоже слишком широкий для того, чтобы преодолеть его одним махом с полной уверенностью в том, что мы выйдем в нужную точку с помощью ручного компаса. Намного безопаснее было бы держаться береговой черты, невзирая на то, что она глубоко вдается в тундру, уходя на юг довольно далеко от нашего генерального курса. Для этого нам были необходимы две дополнительные бочки с горючим, которые самолет «Полярного континентального шельфового проекта» уже доставил на узкую галечниковую косу южнее острова Бейлли.
Целых восемьдесят пять километров мы кувыркались по волнам, окатываемые брызгами, срывавшимися с каждого встречного гребня. Но при вынутых четырех пробках настила при глиссировании бостонский вельбот осушался немедленно, даже если волна заливала нас.
Липкий туман скрывал из виду землю, лежавшую к востоку от нас, но время от времени мы все же слышали рев бурунов и поэтому могли хотя бы предполагать, где находится коса. Высадиться с восточной стороны, то есть там, где хранились наши бочки, было невозможно. Лодку немедленно опрокинуло бы и залило в считанные минуты, поэтому мы постарались спуститься вдоль этого длинного пальца из гальки до самой оконечности, надеясь, что на его подветренной стороне будет спокойней. Однако даже там море оказалось слишком бурным, и мы могли прибиться к берегу. Тогда Чарли вытравил за борт наш легкий якорь. Я спрыгнул в воду с двумя пустыми канистрами, устройством для открывания бочек и насосом для топлива. Пока Чарли удерживал лодку у полосы прибоя, я пошел «вброд» к берегу. Затем он выбросил в воду еще двенадцать канистр, чтобы их прибило к берегу вслед за мной.
Часа через три под аккомпанемент отборных ругательств мне удалось, изрядно попотев, доставить все четырнадцать уже заполненных бензином канистр (а также нужное количество масла и не слишком много песка) на борт.
Между островом Бейлли и мысом Батерст едва пробивается через отмели и бары узкий пролив Сноугус. Сначала мы почувствовали облегчение, когда прошли невредимыми в залив Франклин, но очень скоро уже желали вернуться назад, потому что теперь на наш вельбот обрушились волны и ветер. Берег был к юго-востоку, и нам не оставалось ничего другого, как только идти дальше, принимая на себя удары волн с левого борта. Мы стали лагом к волне, то есть шли вдоль фронта волнения, и лишь надеялись на то, что нас не зальет.
Любое повреждение моторов наверняка повлекло бы за собой гибель, потому что недалекий берег представлял собой сплошную стену утесов высотой до тридцати метров, которые тянулись километров семьдесят. Правда, иногда волны находили для себя узкую полоску галечникового пляжа у подножия этих скал, но в основном они разбивались о черные скалы, поднимая при этом высокие завесы из пены и брызг, разносимых ветром.
Небо потемнело, волны стали выше, заливая лодку все чаще и чаще. Мы оба вымокли насквозь и стучали зубами в унисон. До чего хорошо было бы остановиться и развести костер, но мы могли сделать это, лишь миновав утесы. Всякий раз, когда волна накрывала нас, вода проникала сквозь щели наших прорезиненных
Когда стемнело, я увидел впереди огонь. Через час он не стал ближе. Затем, к нашему изумлению, мы поняли, что горят сами утесы, и явственно ощутили резкий запах химикатов, когда несколько стих ветер. Ад Данте. Отложения серы, вечный огонь. Желто-бурые языки пламени извивались в глубоких трещинах. Не хватало лишь самого дьявола с вилами, и не было слышно воплей горевших заживо грешников.
Покуда утесы дымились и смердели над неистовым прибоем, ветер усилился. Я понял, что мы просто обязаны отыскать какое-нибудь убежище, чтобы избежать встречи со штормом. Я отыскал на карте крошечную лагуну с пляжем за галечниковой косой, где какая-то речонка вливалась в море далеко впереди от нас, но карта была десятилетней давности. Может быть, наносы уже все изменили? Я привстал на носу лодки, чтобы обозреть полосу бурунов в поисках прохода в полосе бурлящей воды. Заметив, где было поспокойней, я указал Чарли направление.
«Видел! Понял!» — заорал он в ответ, стараясь перекричать стон моторов, вой ветра и шум волн.
На мгновение вокруг воцарился хаос, когда нас, как пробку, втянуло в полосу бурунов. Затем мы очутились в узеньком проливчике не шире самой лодки. Винты тут же начали взбивать грунт. Чарли выключил моторы, а я схватился за весла. Даже сравнительное затишье показалось нам блаженством — теперь слышны были лишь удары волн об узкую стену, ограждавшую гавань. Мы сумели продвинуться в глубь лагуны всего метров на пятнадцать (настолько мелкой она оказалась) и не мешкая разбили лагерь тут же на гальке. Моросил мелкий дождик, однако мы разожгли костер из плавника и поскорее избавились от наших промокших костюмов. Вода побежала из них ручьями.
Это было не слишком удобное место для выхода на связь с Джинни, тем не менее я направил антенну радиостанции примерно на восток и сообщил, что у нас все благополучно и мы находимся по соседству с утесами Маллок-Хилл [34] .
На рассвете траурный туман окутал мокрый пляж и нашу палатку. Стуча зубами от холода, мы облачились в сырые костюмы и около часа бегали трусцой по гальке, чтобы хоть как-то согреться. Я рассчитал, что нам предстоит пятидесятикилометровый переход к дальнему берегу залива Франклин — чуть дальше, чем от Англии до Франции. За ночь ветер утихомирился, о шторме напоминала только зыбь. Мы легли, как я считал, курсом на восток, однако прошел час, а мы не встретили никаких признаков земли.
34
Невысокие горы, к которым относятся и указанные утесы, называются «Смокинг» — то есть «курящиеся» — вспомним горящую серу. — Прим. ред
«Наверняка нужно пройти еще чуть вперед!» — крикнул мне в ухо Чарли.
«Понимаю, что ты имеешь в виду! — заорал я в ответ. — Но компас указывает именно это направление, поэтому держи прямо на те темные облака».
Вычисленная поправка компаса составляла 43°, и я добавил еще пять градусов на девиацию — влияние на компас моторов и прочих металлических предметов в лодке. Каков был истинный эффект близости магнитного полюса, я, конечно, не знал, однако за последние двадцать лет у меня выработалась несказанная вера в показания компаса; я не слишком-то доверял инстинкту направления. Правда, у кочевых народов нарабатываются соответствующие инстинкты, так сказать, в родных пенатах, однако люди с урбанизированными органами чувств испытывают смятение при выборе направления. Они нередко ощущают «подсказку» двигаться в ту или иную сторону и, поддавшись искушению использовать свои природные инстинкты, обычно кончают тем, что просто кружат на одном месте. Два часа спустя смутные пятна надвигающейся темноты замаячили на туманном горизонте. Осколки ледяных полей величиной с футбольное поле каждый выстроились на восточном фланге залива Франклин, там, где были бухточки. Этому севшему на мель льду предстояло в течение последующих четырех недель медленно таять до тех пор, пока не вернется зима и не накроет снова ледяным покровом морские аллеи Северо-западного прохода.