Вокзал "Техас - Луизиана"
Шрифт:
— Вот послушай, что я придумал. Когда я был в горах, я писал картины окружающего меня мира: горы, лес, животных, птиц. Всё то, что я не писал, когда жил в Новом Орлеане. Здесь мои картины были наполнены болью и страхом. Одиночеством была пропитана каждая деталь полотна, поэтому выставки с моими картинами каждый раз проваливались. Но сейчас всё будет по-другому! Я тебя уверяю.
— Как это?
— В моих картинах — сама жизнь, там столько любви и света, что хватит людям с избытком, ещё и останется. Мне только нужен один шанс. Всего один, и
— Зачем тебе признание? Ты и так настоящий художник.
— Что я слышу? Марк, не ты ли хотел, чтобы мы прославились за счёт моих картин и стали богатыми?
— Это было год назад. После одной из выставок ты просто собрался и ушёл, даже не попрощавшись со мной. Весь этот год я жил лишь надеждой на то, что ты вернёшься и простишь меня.
— Брат, о чём ты? За что тебя прощать? Ты же ни в чём не виноват передо мной.
— Если бы не эти выставки, на которые я толкал тебя, когда ты был ещё не готов, ты бы не ушёл и не оставил бы меня.
— Я, наоборот, благодарен тебе за то, что ты толкал меня на эти выставки, потому что без них я не ушёл бы в горы и не обрёл любовь, которая теперь живёт во мне.
— Значит, верно говорят: что ни делается…
— …всё к лучшему! Верно, — закончил Твен.
— Значит, нас ждёт новая выставка и новое видение мира?
— Всё правильно говоришь! Нам нужно сделать выставку с моими картинами. Ты поможешь мне?
— О чём разговор? Конечно! Где твои картины?
— Они в гостинице, где я живу. Нужно будет перевезти их в твою квартиру, там понадёжнее будет.
— Этим и займёмся. Не терпится взглянуть на твои шедевры.
— Пойдём. Посмотришь на так называемые шедевры! Ты будешь первый, кто их увидит и оценит. Твоё мнение очень важно для меня. Если они тебе не понравятся, я их выброшу, и никакой выставки не будет, так и знай. Так что поосторожнее с высказываниями.
— Но, Твен, ты же понимаешь, что моя оценка будет субъективной, оценивать тебя трезво не в моих силах. Всё, что ты малюешь, мне нравится. Так что можно сразу сказать: выставке быть!
— Хорошо, хорошо. Ты просто тогда посоветуешь, какие картины мы выставим.
— Вот это запросто. Показывай дорогу, где находится твоя гостиница. А ещё я перекусил бы чем-нибудь. Давай зайдём вон в то кафе — там подают отличные стейки и отменное вино! Мой знакомый шеф-повар как раз там сегодня работает.
Истории братьев о прошедшем годе, в котором они существовали отдельно друг от друга, плавно перетекали из уст в уста под искусно прожаренное мясо и бутылочку красного терпкого вина.
— Я всё-таки очень рад, что ты вернулся, брат, — говорил Марк Твену, смотря ему в глаза. — Ты не представляешь, как мне было одиноко здесь без тебя.
— Я тоже по тебе скучал и понимаю все твои чувства. Но этот год нужен был нам обоим. Благодаря ему мы наконец-то поняли, кто мы есть на самом деле.
— И кто же мы?
— Ну, про себя могу точно сказать, что теперь я состоялся
— Не понял, а что с ними может случиться?
— Откуда я знаю? Я так говорю. Просто мне страшно за них. Вдруг их украдут или я их потеряю?
— Так, давай успокоимся. Ты же не Леонардо да Винчи, чтобы твои картины красть, правильно? — Марк улыбнулся Твену, надеясь, что тот посмеётся над его шуткой. Но брат сидел с серьёзным лицом, не понимая, что здесь весёлого.
— Не да Винчи! Но они тоже ценные, по крайней мере, для меня! — с обидой произнёс Твен.
— Всё, перестань нагнетать, ничего с ними не случится. Сейчас мы пойдём в гостиницу, заберём картины и на такси отвезём их ко мне домой.
— На такси, ты сказал? — усмехнулся Твен. — Ты сейчас серьёзно?
— А в чём дело? Их много у тебя? Сколько?
— Много, часть картин в рамках. А часть ещё не оформлена. В любом случае, их более чем достаточно, и я не уверен, что они поместятся в такси.
— Ого, я смотрю, ты хорошо подготовился. Чувствую, это будет фурор! — Марк обхватил брата за шею.
Наконец они вышли из кафе и направились прямиком к гостинице Твена.
— Всё, это последняя, — Твен внёс запечатанную картину в квартиру брата и поставил с остальными в отдельный угол. Марк специально освободил место для работ брата. Сам он сидел на диване, откинув голову на спинку, и смотрел в потолок.
— О чём ты думаешь, Марк?
— Ни о чём, я просто устал. Обустраивайся, а я пойду посплю. Я так вымотался.
— Но как же? Ты даже не посмотришь ни на одну из моих картин? Ты же так хотел...
— Давай потом, я и вправду что-то утомился, сил совсем нет. Только не обижайся, хорошо?
— Всё нормально. Спасибо ещё раз, что разрешил пожить у тебя.
— Мы же братья, никогда об этом не забывай! — и Марк удалился в свою комнату, оставив Твена одного разбирать картины.
Спустя два месяца, после многочисленных переговоров и встреч, Твену разрешили выставляться с работами: организаторы выставки решили дать ещё один шанс Твену. Он был счастлив, что наконец-то покажет картины миру.
Оставалась неделя до выставки, и братья решили отвезти картины в художественную галерею на Джексон-сквер, чтобы из всех написанных работ выбрать самые достойные. Это было непросто: картин было не так много, но, по расчётам Твена, на одну экспозицию хватало. Организатор, посмотрев его работы, дал добро на все полотна.
Художественная галерея располагалась в старой просторной усадьбе времён эпохи «сахарных королей Луизианы». Усадьба находилась в живописном парке с пальмами, дубами и магнолиями. Невероятно красивое место для экспозиции молодого художника, который хочет показать миру свою любовь через картины, написанные в горах!