Вокзал "Техас - Луизиана"
Шрифт:
Как-то раз, когда Твен сидел на лавочке у дома и пытался написать портрет мамы, он увидел проходящую мимо женщину, которая бегло посмотрела не него и отвернулась. Он видел её первый раз за то время, что жил у Майкла. Женщина прошла мимо дома и завернула за угол, больше не обернувшись. Что-то было в её взгляде такое, что заставило сердце Твена забиться сильнее. Он вскочил со скамейки так, что белый лист, на котором были нарисованы только серые глаза, упал на землю, и побежал за женщиной — он пытался догнать её, сам не зная зачем. Но добежав до поворота, понял, что та исчезла, будто её и не было.
— Может быть, это было привидение, — задумчиво
Когда он подошёл, старик сидел на лавочке и смотрел на рисунок. Он закивал и улыбнулся.
— Не похоже? — спросил Твен, садясь рядом на скамейку.
— Очень похоже, ты молодец. Только сделай их немного грустными, я запомнил её такой, когда видел последний раз.
— Майкл, расскажи мне, как это было.
— Да рассказывать-то особо нечего… Это был день, когда тебе с братом приспичило родиться, несмотря ни на что. На улице шёл сильный дождь, и твоя мама вышла из дома, чтобы попробовать добраться до больницы. Ну а я волей случая оказался совсем рядом с домом твоей мамы и помог ей. Довёз до больницы на своей машине и больше не видел.
— И что, ты не запомнил, как выглядела моя мама? — удивлённо спросил Твен.
— Да какое там… Было темно, и дождь лил не переставая, так что ничего не было видно на расстоянии вытянутой руки. Пока мы ехали, она всё плакала и плакала. И периодически кричала: видно, боли были ужасные. Я оставил её в больнице, а сам поехал домой. Вот и вся история.
— Это всё?
— Да, мой милый, поэтому я и говорю: сделай глаза немного печальнее, всё остальное со временем дорисуешь. Ведь глаза — это твоя душа, всё с них начинается. Понял меня? — Майкл приобнял мальчика, чтобы тот не расстраивался.
— Майкл, ты знаешь, я так скучаю по Марку и Красавчику. Можно мне вернуться к ним?
— Конечно, можно, я же не держу тебя здесь. Но твоё обещание, данное брату — ты не забыл про него?
— Нет, не забыл, я должен нарисовать портрет матери. Но я не могу. Кроме глаз и волос, — Твен вздохнул и опустил голову на грудь, — у меня ничего нет.
— Не говори, что не можешь. Человеческие возможности поистине бескрайни. Ты всё можешь! Ну-ка, повтори это.
Твен посмотрел недоумённо на Майкла, но всё-таки сказал:
— Я всё могу!
— Правильно, почаще это говори, и тогда тебе будут под силу любые испытания. Скажи ещё раз, только в этот раз погромче и поуверенней.
— Я ВСЁ МОГУ! — крикнул Твен так, что сам испугался собственного крика, и засмеялся.
— Вот теперь ты молодец. Давай заключим с тобой сделку: если ты за месяц не сможешь написать портрет матери, я тебе помогу. А как — узнаешь через месяц.
— Договорились.
Мужчина и мальчик пожали друг другу руки и пошли домой.
В течение следующего месяца Твен помогал Майклу по хозяйству, а в субботу и воскресенье старался написать портрет. Сидя на лавочке у дома, он смотрел на улицу, на проходивших мимо людей и пытался считывать информацию с их лиц. Вот этот человек идёт и хмурится, бубня себе под нос что-то невразумительное. А вот две женщины прошли, смеясь над какой-то шуткой. С каждого прошедшего человека, хоть их и было не так много, он старался запомнить какую-нибудь важную деталь и сохранить в памяти.
В последнюю субботу месяца солнце плавно перешагнуло экватор, стремясь на покой, и в воздухе ещё висел лёгкий аромат тёплого осеннего дня. И тут появилась она. Твен сразу её узнал по глазам. Женщина обернулась посмотреть на мальчика и остановилась на мгновение.
—
Она опешила от такого порыва и повернулась, чтобы уйти, но не успела. Мальчик вырос перед ней как столб и стал смотреть на неё не отрываясь. Женщина смутилась, но мягко улыбнулась мальчику, который слегка напугал её таким внезапным напором.
— Можно я на вас посмотрю? Просто у вас такие глаза. Они такие же… как у моей мамы, наверное. Они серые. А как вас зовут? — спросил Твен, смотря в упор на женщину, запоминая её. На ней был белый платок, который покрывал всю голову и плечи. Платье нежно-голубого цвета чуть ниже колен скрывало стройные ноги. Туфли на маленьком каблучке были в тон платью, хотя, возможно, это было сделано случайно за неимением другой обуви. — Меня — Твен Браун, — улыбнулся мальчик и протянул женщине ручонку, заляпанную краской. Она улыбнулась и протянула свою руку в ответ.
— Я знаю твоё имя, но мне уже пора, — и, нежно высвободив руку, женщина стала удаляться, пока совсем не исчезла из вида.
— Теперь-то я точно знаю, как могла бы выглядеть моя мама! — восторженно произнёс Твен, направляясь к дому, чтобы до конца дописать картину. Он выполнит просьбу брата, как и обещал, и скоро вернётся к нему с портретом матери!
Глава 21. Встреча Марка и Твена
1997 год, Новый Орлеан, штат Луизиана
Вернувшись из своего путешествия, которое длилось целый год, Твен решил встретиться с братом и поговорить. Он скучал по Марку всё это время, но не мог вернуться раньше, не закончив все свои дела.
Твен гулял по знаменитой улице Нового Орлеана — Бурбон-стрит и вспоминал, как недалеко отсюда, на соседней улочке, писал портреты. Портреты людей, проходивших мимо него и останавливавшихся ненадолго посмотреть, как он пишет. Он смотрел на людей и считывал с их лиц эмоции. Если они улыбались, он улыбался им в ответ. Если грустили, он тоже делал печальное лицо. Он был зеркалом, в которое незнакомые люди смотрели, пытаясь увидеть себя. Когда он писал чей-то портрет, то не знал ни прошлого, ни настоящего человека, который сидел напротив него. Разговаривать категорически запрещалось, поэтому Твену оставалось догадываться, что в голове у человека, которого он писал.
Весь год, что Твен жил в горах, он не писал портреты, но писал пейзажи. Великолепные пейзажи гор и лесов, простиравшихся у подножия. Или солнце, которое торопилось зайти за снежный покров горы, но раздавало своё тепло и свет всему живому. Он рисовал горные реки, которые бурным потоком уносили за собой всё, что попадало в их цепкие мокрые лапы; животных и птиц, обитавших в этом диком месте, где нет людей, и они царствовали здесь одни, не боясь оказаться добычей.
Проживая каждый день, Твен чувствовал единение с природой, находясь в этом девственном, не тронутом людьми царстве природы. Это был другой мир, где не должен жить человек, дабы не испортить здесь всё своим нахождением и вредительством. Он уехал отсюда наполненный гармонией и любовью. Его чаша была полна, и Твен готов был делиться этой любовью со всем миром. Поэтому он и вернулся в Новый Орлеан — к брату, к людям, которым хотел показать любовь через картины, которые написал. Это был совершенно новый Твен, и его работы разительно отличались от тех, что были созданы до путешествия в горы. Те, другие картины, источали страх и боль, отчаяние и грусть. Поэтому его выставки проваливались несколько раз. Но сейчас всё будет иначе. Он это чувствовал!