Волчье поле

Перумов Ник

Высоко подняты красные с золотом прапорцы, на них — скачущий всадник и над ним — простертая Длань Небес.

— Залессцы… — сквозь зубы бросил Арсений Юрьевич. — Опередили…

Глава 2

1

Князь Залесский и Яузский и впрямь не чинился, самолично выехав навстречу твереничам. Сидел Болотич на смирной, хоть и крупной кобыле, без брони, в шубе добротной, но безо всяких красивостей, и лишь шапка была расшита мелким речным жемчугом.

Дружины при

Гавриле Богумиловиче не было, только справа и слева от князя двое отроков вздымали прапорцы, да за спиной залессца сдерживал ярого белоногого жеребца светловолосый витязь, ровно сошедший с дорогой князьгородской иконы. Только конь витязя был не белым, а рыжим, и не оплетало его ноги черными кольцами поганое Змеище.

— Ну, Болотич, — покачал головой воевода Верецкой, — ну, хитер.

Обольянинов промолчал, чего тут скажешь? Без слов говорить и впрямь уметь надо, князь Яузский умел. Смотри, мол, брат мой тверенский, не меряюсь я с тобой оружной ратью, скромен, сам-третей стою перед твоими двумя сотнями лучших дружинников. Даже саблей не опоясался. К чему оружие здесь, во месте святом, когда встречаются братья — князья росков, Дира великого потомки? А только если захочу, будут и при мне воины не хуже твоих…

Но делать нечего.

Арсений Юрьевич одним движением остановил потянувшегося было следом Орелика. С князем остались лишь Обольянинов да Кашинский.

Анексим Всеславич пристально вглядывался в знакомое лицо залесского князя. Всем хорош Гаврила Богумилович! Осанист, дороден — но не обрюзглый. Взгляд, правда, тяжел, ну так он и у князя Арсения не легче, особенно в гневе. Глаза у Болотича темные, непроницаемые, словно все время ждет князь Яузский какого-то подвоха. И хотел бы Обольянинов увидать злобу или так какую-то особенную хитроватость — ан нет.

И чиниться Гаврила Богумилович не стал, заговорил первый, хоть и опередил тверенского князя перед Лаврой.

— Здрав будь, брат мой, княже Арсений, — и учтиво склонил голову.

Куда денешься — пришлось отвечать тем же.

— Тебе тоже здравствовать благополучно, княже Гаврила, — тверенич ответил точно таким же поклоном. — За что ж бесчестишь меня, у врат ожидая? — вроде как шутливо упрекнул он. — И где ж монахи, слуги Божьи?

— Отослал я всех, княже Арсений, — голос у Болотича сладок, медоточив. — Решил, что сам тебя встречу. Не до чинов нам сейчас, брат-князь, не время считаться, кто кому навстречу выехал да кто первым поклонился. И без того сколько свар через то случилось!

Не поспоришь, нехотя признал Обольянинов правоту залессца. Кругом прав. Обкладывает, словно волка, правотой своей. Мягко стелет, как говорится.

— Спасибо за честь, князь Гаврила, — Арсений Юрьевич ответил дружелюбно — а куда денешься? — Мню я, хотел ты со мной потолковать допрежь всех, не только князей, а и самого митрополита?

— Точно, — кивнул Болотич. — Хотел и хочу, брате Арсений. Здесь, в месте святом, хочу с тобой поговорить, как на духу.

— Прямо здесь, на морозе?

— Какой роск мороза испугается?

Да и лишних ушей бояться не придется. Я, брате Арсений, не верю ныне даже митрополичьим служкам.

— Наедине со мной речь вести хочешь, Гаврила Богумилович?

— Отчего ж наедине? Возьми с собой бояр своих ближних, от кого у тебя тайн нету, — душевно ответил Болотич, с улыбкой взглянув сперва на Олега Творимировича, а потом на Обольянинова. — Отроков же я отошлю. Не про них дела и речи наши.

Твереничи переглянулись. Ну из кожи вон лезет обычно надменный Болотич! Один остается с тремя хорошо вооруженными воинами; а ведь знает — есть у Тверени счет к Залесску!

Четверо всадников подались в сторону, освобождая путь тверенскому поезду.

— Сюда, — указал Гаврила Богумилович, направляя кобылу на неширокую дорожку, что вела в обход стен Лавры. — Оставь нас, Юрий. Князь Арсений не по севастийскому обычаю живет, по роскскому. Не тронет он меня.

Витязь с иконописным ликом развернул жеребца. Быстро развернул, но Обольянинов успел заметить брошенный на Арсения Юрьевича взгляд. Не взгляд врага и не взгляд слуги, опасающегося за господина. Так смотрят равные на равных.

Кони князей пошли голова в голову, и едва залесский князь остро и пристально взглянул на тверенского, как Анексим Всеславич позабыл странного воина, чуя настоящую опасность, тихую и жадную, словно трясина.

— Спасибо, брате Арсений, что не убоялся слова дурного, — камышом зашуршал Болотич, — да наветов, что обо мне разносят.

— О том ли речь вести сейчас стоит, князь Гаврила?

— Не о том, верно, не о том. А о том, что с Юртаем делать после того, как ты, княже, Шурджэ прикончил. Иль, вернее будь сказано, прикончил его боярин Анексим Обольянинов, здесь, за твоим плечом едущий.

— Хороши у тебя прознатчики, княже, — только и нашелся Арсений Юрьевич.

— Приходится, — словно даже и виновато развел руками залессец. — Чтоб большую кровь не лить — приходится, да, знать все. Порой и не добром то знание добыто, только на сей раз без прознатчиков обошлось. Сам ты свидетелей смерти Шурджэ в Юртай отправил, да еще и разъярил… Слыханное ли дело, воинов оружия лишить да взашей вытолкать?

— Князь Гаврила, — тверенич стал терять терпение. — Мы ведь тут для тайной беседы, верно? Так давай прямо и поговорим. Как два князя, перед которыми — гроза. Да такая, что…

— Именно, брате Арсений, — горячо перебил Болотич. — Прямо поговорим. Как на духу тебе скажу — едва услыхал о побоище, о Шурджиной рати, — волком взвыл, кровавыми слезами возрыдал! Потому как, княже, не в обиду тебе будь сказано, чаще тебя в Юртае бываю и потому ведаю, чем побоище тверенское для всей нашей земли обернется.

— Не стоит, князь Гаврила. Чем это для нас обернется, не хуже тебя знаю.

— А коль знаешь, брате Арсений, то давай думать и решать, как той беды избегнуть. — Болотич был настойчив и неотступен. — Ибо нам с тобой, двум самым сильным княжествам, решать. Не мелочи же вроде Резанска!