Волчьи ягоды

Колычев Владимир Григорьевич

Что ж, завтра утром она отправит людей на его розыски. И это даже хорошо, что у нее появился повод вернуть его силой. Она поговорит с ним, все ему объяснит, и они вместе разрулят ситуацию.

И еще она завтра продолжит разговор с Соколовым. Один важный момент она не выяснила. Игнат выплатил ему аванс, значит, он должен встретиться с ним, чтобы рассчитаться сполна. Возможно, расчет должны произвести в свинцово-пороховом эквиваленте. Может, потому Соколов и сбежал от всех, что раскусил намерение своего заказчика? Может, у него есть выход на Игната? Может,

его нужно просто вернуть в ресторан, чтобы воры сами вышли на него? Вышли, да попали в капкан…

Что это? Явь, похожая на сон? Или сон, похожий на явь?.. Вооруженные спецназовцы в масках, жесткий паркетный пол вместо постели, руки за спиной, стальные браслеты на них. Хорошо, что ночная рубашка на ней шелковая, но не прозрачная. И не короткая она… А может, это и не сон вовсе?..

— В машину ее давайте! — услышала Карина чей-то жесткий властный голос.

— Эй, что за беспредел? — крикнула она. — За это ведь и ответить можно!

— Ответишь. Обязательно ответишь. За похищение человека ответишь!

Точно, не сон это. Соколов у нее в подвале, за ним менты и пришли. Кто-то навел их на цель… И если это московские менты, то дело дрянь.

— Одеться можно? — в отчаянии спросила она.

— Можно.

Одевалась Карина под присмотром спецназовцев. Не омоновцы это, а собровцы, верные псы московского РУБОПа… Похоже, вляпалась она конкретно.

Да, это действительно был РУБОП. Ее привезли на Шаболовку, закрыли в одиночной камере.

Менты приехали за ней ночью, перед самым рассветом. Темно было, когда они штурмом взяли дом, а сейчас уже светло. Солнце над Москвой поднимается, у кого-то хороший день впереди, а что ей светит? Это в «Тяжмаше» все схвачено, за все заплачено, а с московскими рубоповцами так просто не договоришься, особенно если они взяли с поличным.

Ближе к полудню Карину выдернули на допрос. Немолодой, но крепкого телосложения мужчина сидел за столом и сосредоточенно изучал содержимое листа бумаги, который он почему-то держал на вытянутой руке. Или глаза у него вблизи без очков не видят, или это понты у него такие. Судя по тому, что он старательно игнорировал Карину, похоже было на последнее.

Она села на стул, и только тогда он обратил на нее внимание.

— Ну что, Пахомова, будем с тобой дружить? — спросил мужчина, с жесткой иронией глядя на нее из-под густых бровей.

— А ты кто, крокодил Гена? — язвительно парировала она.

— Нет, не Гена. И не крокодил. Майор Кормилин. Сейчас ты расскажешь мне, как похищала гражданина Соколова, и мы начнем с тобой дружить. В соответствии с нормами Уголовно-процессуального кодекса. А нормы эти таковы, что чистосердечное признание облегчает вину…

— Но утяжеляет наказание.

— Это вряд ли. Скорее, наоборот.

— Я Соколова не похищала. Он сам ко мне пришел.

— И в подвале сам закрылся?

— Нет, не сам. Он попросил, чтобы его там закрыли…

— А избить себя тоже попросил?

— Попросил.

— Да нет, не просил он. Вот протокол его допроса. — Кормилин щелкнул пальцами по той самой бумаге, которую

только что изучал. — Гражданин Соколов утверждает, что его похитили.

— Кто?

— Твои люди, Пахомова. Приехали за ним, избили, привезли к тебе домой.

— Я его привезла к себе?

— Нет, не ты.

— Тогда какие ко мне претензии?

— Хорошо, уменьшим претензии. С пяти лет до трех. Статья сто двадцать шесть, незаконное лишение свободы. Физические страдания были? Были. Значит, до трех лет лишения свободы.

— Кто его свободы лишал? Я с ним просто поговорила, домой хотела отпустить, но поздно уже было, решила до утра подождать.

— Допустим, суд тебе поверит. И что? А ничего. Соколова ты избивала? Избивала. Побои сняли? Сняли. А это истязание, статья сто тринадцатая, до трех лет лишения свободы. Так что, куда ни кинь, везде клин…

— Чего ты хочешь, майор?

— Закрыть тебя хочу. На три года.

— Зачем?

— Закон ты нарушила, Пахомова.

— Завтра Соколов скажет, что ничего не было.

— Не скажет. Он у нас под особым наблюдением.

— И кто меня заказал?

— Мы тебя заказали. Давно к тебе присматриваемся, Пахомова. Ты у нас личность легендарная, «крестная мать». Очень хотелось с тобой познакомиться.

— Соколов на моих врагов работает. Подставил он меня сильно.

— Знаю. Все знаю, — глумливо усмехнулся майор. — Соколов мне все подробно рассказал.

— Он меня наркотой накачал.

— Чего не знаю, того не знаю…

— Ну, если ты не хочешь этого знать, то какой с тобой может быть разговор? — с ледяным презрением взглянула на мента Карина.

— Будет разговор, Пахомова, будет. В стране объявлен бой бандитизму, и ты попала под этот танк. Сделаешь правильное движение — пройдешь между траками, ошибешься — намотаешься на гусеницу. Как видишь, выбор у тебя есть.

— И что это за правильное движение?

— Возьмешь на себя Соколова, признаешь свою вину, и мы оставим тебя в покое.

— Отпустите меня?

— Да, через три года… Или через два, если тебе повезет… Вернешься к своим, будешь и дальше пировать на чужих костях. А если не возьмешь на себя Соколова, все равно сядешь, только вернешься на пепелище. Не будет у тебя бригады, все прахом пойдет. Есть президентский указ о борьбе с организованной преступностью, начнем прессовать твоих бойцов. Кого с наркотой возьмем, кого с оружием, кому-то и вовсе предъявить будет нечего. Но никто раньше чем через месяц не выйдет. За это время твой «Тяжмаш» другая стая под себя возьмет.

— Я даже знаю какая.

— Голодных волков у нас в стране хватает, дай только запах добычи почувствовать.

— На этих волков ты, майор, и работаешь, да?

— Я работаю на закон.

— Ну да, ну да…

— Так что мы решим?

— Мне позвонить надо.

— Телефон не работает, — сказал Кормилин и поджал губы, подчеркивая свой отказ.

— И кто тебе поверит?

— А ты верь. Когда веришь, легче живется…

— Мне нужно позвонить адвокату. Я имею право на адвоката.