Волчьи ягоды
Шрифт:
– Не замечал я за вами такого до сих пор, не замечал, - тихо сказал полковник, но это спокойствие не могло обмануть Гафурова. Если начальник райотдела переходил на "вы", это означало, что он сдерживает себя, чтобы не вспыхнуть. Крика Журавко не любил.
– Пусть соседи ломают голову, - продолжал тем временем полковник так же тихо, почти шепотом, словно соглашаясь. - Удобная позиция. А если концы все-таки у нас, можно сказать, под носом? Кажется, была какая-то версия о трикотажной фабрике?
– Не версия, так... Некоторые предположения, - сказал Гафуров, виновато глядя в глаза разгневанного Журавко. - Только
– Вот-вот, "некоторые", "пока"... Прекрасная терминология для людей нашей с вами профессии. Люди Панина жалуются, что вы мешаете им расследовать обстоятельства смерти Сосновской.
– Я просил их не крутиться на фабрике. Если в моих предположениях есть какой-то смысл, это могло бы помешать.
– Вам. А им?.. Вот что, товарищ майор, вы там поищите общий язык. Это одно. А второе... - Начальник райотдела выпрямился и посмотрел на Гафурова сверху вниз. - Вам поручено заниматься поисками Горлача или как там его. И никто этого приказа не отменял.
– Разрешите идти, товарищ полковник?
Журавко, который, несмотря на духоту, почему-то был в фуражке, наконец снял ее. На лбу, как рубец, розовела полоска.
– Зинаиду забрал? Как она?.. Привет ей от меня.
Прошло два дня. Гафуров с утра до вечера находился на заводе "Стройматериалы" и так и не сумел встретиться с Паниным. Зато на этом предприятии расследование приближалось к концу. Основным расхитителем здесь был начальник отдела сбыта. Майор даже чувствовал некоторое удовольствие, наблюдая, как его лицо, при первом знакомстве высокомерное, пренебрежительное, в ходе следствия постепенно теряло спесь. На смену властному тону пришел льстивый, а в глазах меж тяжелых век нет-нет да и мелькал откровенный страх. Подобных людишек Гафуров ненавидел и называл "пиявками на теле общества".
Когда-то давно, занимаясь своим первым делом, Гафуров дал себе слово: в тот день, когда его сердце не почувствует гнева, ненависти или презрения к расхитителям социалистической собственности, он немедленно подает в отставку. Это, однако, не мешало ему быть объективным, и он настойчиво учил своих подчиненных отличать "большую рыбу от мелкой". "В хищной стае, говорил Гафуров, - всегда есть вожак. По известным причинам он никогда не афиширует собственной персоны. Наша задача - отыскать его".
...Много может вспомнить человек за короткое время, пока поднимается по лестнице на третий этаж. Гафуров открыл обитые вытертым дерматином двери панинского кабинета: в кабинете не было никого. Гибкая фигура капитана возникла перед ним неизвестно откуда, может, из дверей напротив по коридору. Гафуров знал эту профессиональную привычку Панина - ходить быстро и бесшумно, но каждый раз ворчал: "Рецидивистов своих пугай!"
Панин приветствовал Гафурова нетерпеливым жестом. Помня разговор с Журавко, майор приготовился выслушать недовольство тем "вето", которое он наложил на трикотажную фабрику, однако Панин был настроен миролюбиво или, может, не располагал временем для спора.
– У Ремеза сидит девушка, которая может тебя заинтересовать, - сказал Панин. Несмотря на заметную возрастную разницу, они давно были на "ты". - Но прежде полистай эти бумаги.
Капитан вынул из ящика папку и положил на стол перед Гафуровым.
– Это материалы о смерти кладовщицы трикотажной
5
Яроша было не узнать. Под глазами залегли синие тени, а сами глаза ввалились и горели болезненным блеском. Мать жалобно вздыхала, а отец избегал сына. У него иногда появлялась мысль: нет ли Славкиной вины в самоубийстве Нины? Девичья душа - нежная и уязвимая, а этот болван... Сказать правду, легкомыслия за сыном старший Ярош не замечал. Но не бывает же дыма без огня? Должна быть причина, в результате которой и свет становится немил.
Отец как раз собирался в ночную, когда Ярослав спросил его:
– Неужели ты думаешь, что я виноват в смерти Нины? Если бы так, то милиция...
Исподлобья посмотрел на сына:
– Милиция... А совесть?
Дверь закрылась, было слышно, как затихают на лестнице отцовские шаги. У Ярослава побелели губы:
– Это... жестоко. Почему он мне не верит, мама? Если бы ты знала, как мне сейчас тяжело.
Снова и снова вспоминал последнюю встречу с Ниной, доискивался таинственного смысла чуть ли не в каждом ее слове, проникался тогдашним ее настроением.
– Нельзя было мне ехать в Мисхор, - сказал он Ремезу и молчание следователя воспринял как согласие. - Я не придал значения ее словам, думал... Не знаю, что и думал. Переспросил для порядка и успокоился.
Ремез и на это не отреагировал. Он был весь какой-то непредсказуемый, этот краснощекий старший лейтенант с крутым лбом, на который падали волнистые волосы. Видимо, прокуратура не случайно остановила свой выбор на нем, когда потребовалась помощь угрозыска. Ставил вопросы Ремез, казалось, нескладно, иногда такие, что и не поймешь, какое они имеют отношение к делу. Со всем, что говорил Ярош, соглашался, одобрительно кивал головой, однако позже снова возвращался к прежней теме разговора.
Постепенно Ярослав начал понимать, что следователь не такой простак, как казалось ему на первый взгляд. И, похоже, знает о смерти Нины что-то такое, чего не знает он, Ярош.
Подчеркнутая вежливость следователя стала раздражать Яроша. "Что за нею кроется? Не презрение ли? - думал он. - Может, Ремез считает, что меня волнует не столько смерть Нины, сколько степень моей причастности, и поэтому я выворачиваю перед ним душу?" Ванжа казался ему проще, прозрачней в чувствах и поступках. Только раз, по дороге из Мисхора в Симферополь, мелькнула мысль о возможной предвзятости оперативника к нему, Ярошу, но он сразу отбросил ее. Был уверен, что лейтенант Ванжа не способен на обман, хотя и не мог объяснить, почему воспринимал это как факт, который не требует доказательств.
Следователь Ремез такого доверия у Яроша не вызывал. Слишком придирчиво копался в самых незначительных подробностях. Вдруг пожелал, чтобы Ярош повез его в Дубовую балку. Среди ночи, непременно на "Яве", чтобы все было именно так, как тогда, когда записаны соловьи.
– Я тут как-то крутил вашу пленку, - сказал Ремез. - И знаете, давненько не испытывал такого наслаждения. Захотелось послушать этих чародеев не из железной коробки, а вдохнуть звуки вместе с запахами природы. Кажется, Брамс говорил, что восприятие музыки зависит от трех факторов: мастерства исполнителя, эмоционального уровня слушателя и условий среды. Так как - согласны?