Волчицы из Машкуля

Дюма Александр

Затем, ни слова ни говоря, трактирщик указал пальцем на большой камень, лежавший у подножия огромного бука в правом углу прогалины.

Великан подошел к дереву и поднял камень, ожидая дальнейших указаний.

— А теперь, — приказал Обен Куцая Радость, — постучи-ка три раза по стволу.

Триго сделал то, что ему велели, ударив первые два раза один за другим, а третий — несколько позже.

На глухо отозвавшийся по дереву условный сигнал приподнялась узкая полоска дерна и мха и из-под земли показалась голова.

— А!

Метр Жак, так, значит, это вы стоите сегодня на часах у входа в нору? — спросил Обен, довольный, что встретил хорошо знакомого человека.

— Черт возьми, Куцая Радость, видишь ли, приятель, сейчас самое время остеречься и, прежде чем выпускать моих братьев-кроликов на свободу, не помешает лишний раз убедиться собственными глазами в том, что все спокойно вокруг и поблизости нет охотников.

— И вы правильно делаете, метр Жак, — заметил Куцая Радость, — особенно сегодня, когда вся равнина прямо-таки кишит вооруженными людьми.

— Расскажи мне поподробнее!

— Охотно.

— Ты войдешь?

— О Жак, нет! Мой мальчик, нам и без того очень жарко, не так ли, Триго?

Великан проворчал в ответ нечто невразумительное, что лишь с огромной натяжкой походило на знак согласия.

— Как! Он заговорил? — произнес метр Жак. — А раньше утверждали, что он немой. А знаешь ли ты, приятель Триго, как тебе повезло, когда наш Обен подружился с тобой? Теперь ты почти похож на нормального человека; к тому же тебе обеспечена похлебка, чем не могут похвалиться все собаки, даже находящиеся в замке Суде.

Попрошайка открыл огромный рот и так ухмыльнулся, что Обену пришлось рукой зажать его зияющую пасть и остановить приступ веселья, который огромные запасы воздуха в легких великана делали небезопасным.

— Тише! Тише, Триго! — одернул его Обен.

Затем он объяснил метру Жаку:

— Бедняга до сих пор думает, что находится на центральной площади в Монтегю.

— Ну хорошо, раз вы не хотите спуститься, я позову парней. В конце концов Куцая Радость, вы правы, там нестерпимо жарко! А многие из них говорят, что просто-напросто сварились заживо; но вы ведь знаете наших ребят: они всегда на что-нибудь жалуются.

— А вот Триго, — вставил реплику Обен, ударяя, будто лаская, кулаком по голове великана, служившего ему средством передвижения, — никогда не жалуется.

В знак благодарности за проявленное к нему Куцей Радостью дружеское расположение Триго ответил кивком, сопровождая его громким смешком.

Метр Жак, которого мы только что представили нашему читателю и с которым нам осталось лишь познакомиться, был мужчина лет пятидесяти-пятидесяти пяти и выглядел так же, как и все остальные честные арендаторы в округе Реца.

Хотя на плечи ему беспорядочно спадали длинные волосы, его подбородок, напротив, был чисто выбрит; на нем была чистая суконная куртка вполне современного покроя (если сравнивать с теми, что еще носили жители Вандеи), надетая на жилет в широкую белую и светло-желтую

полоску из той же ткани, и только крашеные полотняные штаны и хлопчатобумажные синие гетры были похожи на те, что носили его земляки.

Пара пистолетов — их отполированные рукоятки виднелись из-под краев его куртки — были единственным вооружением, которое у него сейчас было.

Метр Жак, человек с благодушным и невозмутимым выражением лица, был командиром одного из самых дерзких отрядов в округе, слыл в радиусе десяти льё самым решительным шуаном и пользовался среди населения огромным уважением.

В течение пятнадцатилетнего правления Наполеона метр Жак почти не выпускал оружия из рук. С двумя или тремя бойцами, а часто действуя в одиночку, он успешно противостоял целым подразделениям, которым было поручено его поймать; ему постоянно сопутствовала удача, а он проявлял отчаянную отвагу, и среди суеверных жителей Бокажа стали ходить слухи о том, что у него сверхъестественные способности и что он заколдован, поэтому пули синих не причиняют ему вреда.

И вот, после Июльской революции, в первых числах августа 1830 года, когда метр Жак объявил о том, что он собирается выступить против властей с оружием в руках, к нему стали стекаться мятежники со всей округи, и некоторое время спустя ему удалось собрать довольно крупный отряд и небезуспешно начать свою вторую партизанскую войну.

После разговора с Обеном Куцая Радость, сначала высунув голову, чтобы расспросить вновь прибывших, а затем приподнявшись из-под земли по пояс, метр Жак наклонился к отверстию и коротко и на редкость переливчато свистнул.

Не прошло и нескольких секунд после его сигнала, как из чрева земли донесся приглушенный шум, напоминавший гудение пчелиного улья. В нескольких шагах от них между двумя кустами приподнялась решетка, поддерживаемая с четырех углов сваями; прикрытая, как люк, дерном, мхом и опавшей листвой, она ничем не выделялась на прилегающей местности.

Когда решетка приподнялась, открылось глубокое и широкое подземное убежище (нечто вроде силосной ямы), откуда один за другим вышли человек двадцать.

Одежда этих людей не имела ничего общего с живописными элегантными костюмами, в каких щеголяли разбойники, появлявшиеся из картонных пещер на сцене Опера Комик, — им до актеров было далеко. Одни из них были одеты так же, как Вшивый Триго, другие же носили суконные куртки, что придавало им более достойный вид; но все же большинство было облачено в домотканое тряпье.

Что же касалось оружия, то и здесь не было однообразия. Три или четыре армейских ружья, полдюжины охотничьих ружей и столько же пистолетов составляли их огнестрельное вооружение; холодное оружие не внушало вероятному противнику особых опасений, ибо оно было представлено лишь одной саблей, принадлежавшей метру Жаку, да двумя пиками, оставшимися от первой войны, и десятью вилами, тщательно отточенными их владельцами.