Волчий лог
Шрифт:
— Пока трудно судить, — ответил тот, уставившись на большой поясной портрет Георгия Брагова, висящий как раз напротив входа.
Голос пришлого заставил меня вздрогнуть. Было в нем нечто, пробуждающее в душе какое-то странное предчувствие. Я сама не знала, откуда взялось это ощущение. Просто, внутри все подобралось, а инстинкт, что называется, загорелся красной лампочкой с огромной надписью «опасность». А тут еще предупреждение Чадова вспомнилось, и я едва не запаниковала. Что, если этот «седой» — охотник?
«Все. Стоп, — одернула разошедшуюся интуицию. — Хватит истерить. Обычная компания из министерства, обычные наглые мужики. При чем тут охотники?»
— А вот нам сейчас
— Вещи можно оставить в гардеробе, — смерив его оценивающим взглядом, указала на небольшое подсобное помещение.
При общении с чиновниками я привыкла особо не улыбаться и держаться строго в должностных рамках. Лучшая тактика, чтобы не давать повода для фривольных намеков.
— Слышь, Владимир Васильевич, — со смешком обратился к «Лужкову» остроносый. — Нужно и нам в кабинете такую штуковину повесить.
Он указал на прибитую к деревянному щиту оленью голову.
— Своих рогов мало, — еле слышно пробормотал стоящий рядом со мной плотный кряжистый мужик в темно-сером костюме. — Готов еще и чужими башку украсить.
Я усмехнулась.
Тем временем, все посетители сняли свои пальто и дубленки и столпились вокруг меня.
— Так что, поведаете нам о жизни аристократов, Инга Яновна? — живчиком подкатился под руку «Лужков».
— Всенепременно, — серьезно кивнула в ответ. — Я здесь как раз для этого.
Голос звучал спокойно. И слава богу. Не хватало еще, чтобы гости заметили мою нервозность.
— История усадьбы начинается в тысяча восемьсот шестидесятом году, — я обвела взглядом «экскурсантов». — Первым ее владельцем был Александр Иванович Брагин, богатый дворянин и полковник кавалерии в отставке. При нем был построен особняк, разбит парк и устроены службы. После смерти Брагина его сын и наследник, Илья Александрович, несколько лет прожил в имении, но потом женился на девице Солоуховой и переехал в Петербург, и усадьба долгое время оставалась в запустении. В тысяча восемьсот восьмидесятом году супруга Брагина, Дарья Ильинична, скоропостижно скончалась, а вслед за ней умер и Илья Александрович, и особняк унаследовал его двоюродный дядя, Николай Алексеевич Брагин, бригадный генерал, вышедший в отставку после русско-турецкой войны. Он поселился в этой усадьбе вместе с женой и шестью детьми, и именно при нем имение приобрело известность. Здесь часто гостили литераторы, поэты, художники. В Брагино в разное время бывали Чехов и Салтыков-Щедрин, с хозяином имения были дружны Тютчев и Блок.
Давно привычные слова слетали с губ, а я внимательно наблюдала за чужаками. Лиштаева ошиблась. Гостей оказалось семеро. Двое упитанных чинуш, лица которых были мне известны по редким вылазкам в министерство, и пятеро незнакомцев, один из которых вызывал у меня неосознанное беспокойство. Станислав Андреевич, если верить «Лужкову». Высокий, гибкий, с настороженным взглядом холодных серых глаз, с густо усыпанными сединой висками и при этом довольно молодым лицом. Он совсем не походил на человека, интересующегося культурным наследием нашей родины. Нет, остальные тоже не показались мне особыми любителями старины, но этот слишком уж выбивался даже на их сереньком фоне. Ему бы не по экскурсиям разъезжать, а в каком-нибудь овраге врагов расстреливать. Уж больно жестким и бездушным он выглядел.
— В девяносто седьмом году Николай Алексеевич переделал особняк, по его распоряжению был вырыт пруд и построены конюшни, — сотни раз рассказанная история лилась сама, позволяя мне внимательно
Мы как раз вошли в гостиную, служившую первым залом, и мужчины принялись вертеть головами, разглядывая сверкающую хрустальную люстру, позолоченные рамы картин, изящную французскую мебель и тяжелые, затканные цветами портьеры.
— Генерал слыл ценителем искусств и меценатом. Он собрал в Брагино довольно неплохую коллекцию живописи. Обратите внимание на представленные здесь картины. Большинство из них были собраны именно Николаем Алексеевичем. Супруга Брагина, Елена Федоровна, так же разбиралась в искусстве и была прекрасной пианисткой. В глубине залы вы видите рояль известной немецкой марки Бехштейн, на котором госпожа генеральша любила музицировать, — я указала на старинный черный инструмент. — До революции в России было популярным выражение «играть на бехштейнах» — настолько бренд связывался с самим понятием игры на фортепиано. Две дочери Николая Алексеевича неплохо пели, и в имении часто устраивались благотворительные балы и концерты, которые собирали в усадьбе все окрестное дворянство. Вырученные средства перечислялись в детские приюты и в больницы.
При упоминании о деньгах чиновники моментально оживились. Один из них подошел к роялю, откинул крышку и неловко пробежался пальцами по клавишам. По залу прокатился мягкий приглушенный звук.
Ирина Николаевна вскинула на меня вопросительный взгляд, но я незаметно покачала головой. Этим товарищам замечания делать не стоит. Чревато.
— Обратите внимание на парадный портрет, написанный местным живописцем Васильевым, — желая отвлечь мужиков от инструмента, я указала на большое полотно, висящее над диваном. — Как вы можете видеть, на нем изображено все семейство Брагиных. Талантливый художник сумел передать спокойную силу и уверенность генерала, утонченную красоту его супруги, веселую живость детей.
— Красивая баба, — цокнул языком «Лужков».
Он подошел ближе, сложил руки за спиной и уставился на портрет.
— Фигуристая, — поддакнул невысокий лысый товарищ в узковатом для него коричневом костюме. При каждом движении чиновника полы его пиджака расходились, открывая весьма упитанный зад и оттопыренный карман, в котором лежал бумажник.
— А вот на этом портрете изображен отец Николая Алексеевича, — я указала на соседнюю картину.
— Мощный мужик, — уважительно крякнул лысый. — И взгляд такой… Как у нашего Василь Петровича.
Чиновники оживились, заулыбались, выражая верноподданические чувства к неизвестному мне Василь Петровичу.
— А вот здесь изображение Николая Алексеевича в молодости.
Я рассказывала, вела посетителей по залам усадьбы, а сама внимательно наблюдала за экскурсантами.
Седой продолжал мне активно не нравиться. Было в нем что-то настораживающее. Еще и взгляд этот — холодный, оценивающий. Он жег затылок, ни на минуту не выпуская из-под прицела. Мне снова вспомнилось предупреждение Чадова. Что, если этот мужик и есть тот самый охотник? Мало ли? Чем черт не шутит? Может, седой приехал в Волчий Лог под предлогом осмотра музея, а сам вынюхивает и высматривает оборотней?
Охотники часто отслеживают старые поселения по слухам и историческим свидетельствам. И хотя мы с Егором тщательно уничтожили все упоминания о волчьих корнях поселка, но кто знает? Вдруг чего-то не доглядели?
— Николай Алексеевич поддерживал местных художников, — стараясь не показывать своего интереса к пришлому, продолжала я. — Он и сам довольно неплохо рисовал. Здесь вы можете увидеть его карандашные наброски.
Мы обошли почти все залы, оставалась только столовая, к которой я специально вела гостей кружным путем.