Волчий Рубин
Шрифт:
Последнее слово судебного вердикта прозвучало в жарком летнем воздухе. Секретарь замолчал и опустился на место, выжидательно взглянув на отца Гаэтано, который должен был завершить заседание молитвой. В зале установилась абсолютная тишина. Нотариус, присланный светскими властями для того, чтобы засвидетельствовать окончание судебного процесса, удивлённо переводил взгляд с обвинителя на подсудимую. Ведьма неудержимо, радостно улыбалась, и это затмевало усталую измученность. Инквизитор смотрел в ответ с теплотой и нежностью, и в его глазах отражалась девичья улыбка.
Старуха
— Зря ты это затеяла. Не принесёт он тебе счастья. Уж мне-то виднее, я жизнь бурную прожила.
Бьянка, поджав ноги и обхватив колени руками, сидела на пороге дома. На лице девушки блуждала улыбка.
— Тётушка Хильда, я люблю его, и он любит меня. Что ещё имеет значение?
— Он — инквизитор, а ты — ведьма. Вот что действительно имеет значение, — назидательно подняла вверх палец старуха.
Молодая колдунья горделиво вздёрнула подбородок и фыркнула. Хильда отложила половник, подошла и присела рядом с Бьянкой.
— Девочка моя, когда-нибудь он прознает, что ты продолжаешь вести прежнюю жизнь, и тогда…
— Но я же крестилась! Я живу в мире с его Богом!
Старая ведьма устало вздохнула:
— Для тебя, Бьянка, это всего лишь ещё один из огромного пантеона. Ты признала его силу и главенство, но не отреклась от древних божеств и от своего дара.
Бьянка задумчиво накручивала на палец прядь волос.
— Это правда, тётушка Хильда. Но для Гаэтано главное, чтобы я не шла против воли Церкви.
Хильда ласково погладила девушку по плечу:
— Беги от него, пока не поздно.
— Нет!
Старуха возмущенно вскочила и воскликнула, обращаясь к небесам:
— Вся в мать пошла! Но ту хоть к нелюдям тянуло, это ещё туда-сюда! А ты, девка, совсем ум потеряла! С собственным палачом спишь!
— Он любит меня и не причинит мне зла никогда, — уверенность, звучащая в голосе Бьянки, заставила Хильду замолчать и сесть обратно. Она печально посмотрела на годящуюся ей во внучки ведьму и заговорила медленно, словно рассказывая забытую легенду:
— Боги из своих чертогов наблюдают за жизнью людей, иногда им становится скучно и они придумывают какую-нибудь шутку… Чаще всего фигурки на их игральной доске — люди, которые, не видя дальше своего носа, идут к краю пропасти, стремятся к гибели. Говорят, что если человек стал фишкой в этой игре, то у него на лице появляется отсвет небесного огня. Никто из ныне живущих, правда, не может объяснить, как выглядит этот самый отсвет, но сейчас мне кажется, что я его вижу.
Бьянка смеялась. Красиво запрокидывая голову на точёной шее, кружась по свежей траве лесной поляны, приминая неяркие цветочки босыми пятками.
Бьянка шептала в промежутках между поцелуями:
— А потом мне опять тебе на исповеди про это рассказывать, святой отец? — насмешливое хихиканье.
— Молчи, ведьма! — шутливо оборвал её Гаэтано.
Девушка упёрлась ему в грудь рукой.
— Я теперь не колдую, ты же знаешь…
Инквизитор молча накрыл её губы своими и повалил на траву.
В вечерних сумерках здание церкви выглядело огромным и мрачным. Высокая створка дверей, украшенная литыми рельефами со сценами Страшного Суда, была чуть приоткрыта, приглашая припозднившегося богомольца зайти в таинственное чёрное нутро дома Божия. Невысокая тень — одна из многих, притаившихся в полутьме — летучей мышью скользнула ко входу в храм. Огонь факела, полыхавшего рядом с воротами, проявил фигуру в тёмно-сером шерстяном плаще с капюшоном. Из-под полы накидки на секунду показались тонкие пальцы, трижды порхнули крест-накрест перед грудью. Легко изогнувшись, женщина прошла в узкую щель дверей.
Месса закончилась около часа назад. Около алтаря одиноко догорали несколько свечей, витражи пытались отразить последние солнечные лучи, но ночь уже вступала в свои права, и цветные стёкла выглядели однообразно-тусклыми. Гулкая пустота храма тонула в полутьме. Женщина нерешительно остановилась на пороге, давая глазам время привыкнуть к почти полному отсутствию света. С противоположного края помещения доносилось едва слышное бормотание, которое подхватывало церковное эхо и начинало кружить под высокими сводами. Она медленно двинулась по широкому проходу между скамьями, стараясь ступать бесшумно. Однако мозаичные плитки под каблуками отзывались чётким постукиванием.
Подойдя ближе к алтарю, женщина смогла наконец разглядеть в бледных отсветах свечей коленопреклонённый силуэт. Именно оттуда доносились слова молитвы, в которой причудливо мешались латынь и староитальянский. Безостановочное бормотание походило на бред тяжелобольного, оно лилось из губ священника, как гной из потревоженного нарыва.
Пришедшая постояла с минуту, не решаясь сделать последние шаги. Она стояла прямо за спиной молящегося, но тот не обернулся, хотя не мог не слышать стука подошв по звонкому полу. Зашуршав одеждами, дохнув ароматами свежей листвы и ночной прохлады, женщина опустилась на колени рядом. Вслушавшись в бессвязный шёпот, она подхватила знакомую фразу на латыни. Хриплый мужской и переливчатый девичий голоса слились в дуэте, ласкаясь друг к другу. Пальцы синхронно творили крестное знамение. И отчаяние смертельно раненого медленно начало уходить из интонаций мужчины.