Волчий закон, или Возвращение Андрея Круза
Шрифт:
Узнали потом: разоренное стойбище было малой частью, присными шамана. А те, кого созвал он драться с продавшимися нечистым, стояли в соседнем распадке, в получасе всего. Но в полярной ночи и люди, и волки не углядели их. И потому случилось как раз то, чего Круз боялся больше всего, — на две дюжины его людей и десяток волков обвалилась сила всех племен, соединившихся против нечистых. Со свежими силами, налегке, они побежали по гребням, перекрыли проход. И несмотря на сумрак, стреляли на диво точно. Крузова команда залегла за валунами, высчитывая, что проще: умереть, кинувшись
Но буран, тоже отдохнувший, сам решил, кому выжить, а кому умереть.
Уцелевшие потом говорили, что дело в шаманах. Что два древних могучих колдуна, уцелевших с тех времен, когда люди утонули в своей грязи, наконец решили давний спор. Что один, великий шаман Буй, собрал добрых чистых и увел людей туда, где грязь не коснулась земли и травы. А другой, лютый и хитрый, нашел, как очищаться человечьей кровью и огнем, и собрал злых — и людей, одержимых нечистыми духами, и волков. Буй наслал на него бурю, но злой шаман пробился сквозь ревущий ветер и снег и застиг Буя врасплох. Буй умер, и вместе с ним умерли воины его дома, его жены и дети, чью кровь злой шаман выпил. Но перед смертью Буй послал свой дух в буран, и тот настиг злых в горной долине. Была колдовская битва, горы снега вздымались и сметали все на пути. Погибло много, много воинов, ушедших мстить за шамана. Злой шаман был могуч и не погиб. Но его сила осталась в буране, и многие его люди и звери, чей дух оказался закован проклятием Буя, остались в той долине. Закаменели, стали валунами — и навсегда закрыли дорогу на перевал. А союз племен, собранный Буем, рассыпался, и семьи, будто разрозненные веточки, разбрелись по долинам, оплакивая воинов. Горе, горе народу оленей!
Такого бурана Круз не видел никогда в жизни. Не стало неба, и не стало воздуха. Ноздри уткнулись в колючую белую стену. Вот она, расплата за глупость! За идиотский этот набег. Хотелось решить все проблемы разом. Переломить оленным хребет, обезглавить, показать, что может достать их везде и всюду и некуда бежать.
Как же холодно. Люто, невыносимо! Холод лезет под кожу, втыкает кривые, ломаные иглы. И не пошевелиться, не выглянуть из-за камня. Словно палкой бьет по рукам, швыряет, гнет.
Потом ухнуло — глухо, подземно, будто шевельнулась, вздохнула во сне гора. Жидкий бегучий снег потек, захлестнул, накрыл с головой. И стало тепло.
Но ненадолго. Вдруг сверху заскреблось, на лицо посыпалось холодное, обожгло, укололо. И чей-то знакомый голос пробурчал:
— Батя, ты че, заснул? Батя?
— Захар? — спросил Круз сонно.
— Батя, вылазь! Я тебя из норы не вытяну, тяжелый ты.
Круз вздрогнул. Затем выпрямился, зашипев от боли в оцепенелых суставах. Боль помогла — будто адреналина вкатили.
— Ты лыжи-то, лыжи вытяни… Как без них? Ты вылазь, а я помогу… вот так!
Круз выбрался на поверхность, на твердый комковатый снег, державший и без лыж. Там сидел, огорошенно моргая, Юрок-Пеструн с кровоподтеком в пол-лица, а к нему жались испуганные волки. Круз пересчитал — весь десяток, все тут. Буран стих. Вокруг висел ровный серый сумрак, плотный, будто илистая взвесь.
— О, нашел!
Захар выкинул наружу лыжи с палками. Выбрался сам.
— Ой, батя, тут полгоры на
— А под каким Последыш, ты запомнил?
— Ну-у… под тем вот, который с рогом… не, под этим. Вот. Ща раскопаем!
В самом деле, через пять минут, крутя растерянно головой, на снег выполз Последыш. Скривился, схватившись за ухо.
— Ты снегом, снегом-то потри! Давай потру, а то отвалится. В снегу-то, оно люто… да не брыкайся ты, дурик, больно, зато с ухом останешься!
— Да я знаю, знаю! — отбрыкивался Последыш. — У нас в Хибинах еще похлеще. У нас…
— Так то у вас, давно и неправда. А тут ухи почернеют — будешь знать!
— Иван под этим камнем сидел, — показал Круз. — Надо всех откопать. Живей! Потом уши растирать будешь!
Но откопали всего девятерых, и то двое уже не дышали. Должно быть, лавина подпрыгнула, скатившись на пригорок, и обвалилась как раз на ближнюю к реке половину валунного круга. Там не отыскали никого. Не смогли пробиться через заледенелый снег, мешанину фирновых обломков. Да под таким и не выжил бы никто. Мертвых Круз приказал закопать в снег снова. А живых повел на перевал.
Больше по ним никто не стрелял. Буран снова одел склоны снегом, и забираться наверх стало куда проще. А наверху нашли тех, кто должен был заткнуть мешок, сотканный вокруг набежников, — пятерых с карабинами и ручным пулеметом. Буран отобрал у них тепло, заледенил кожу. Скрючил, закаменил. Один из них, усач лет тридцати, еще дышал. Круз приказал уложить его на связанные лыжи и тащить вниз.
За два перехода добрались до заимки — бывшей егерской сторожки у давнего лагеря геологов. Там ждали вездеходы, тепло и пища. Там была жизнь. Там Круз чуть не умер.
Огонь в печи, еда, одеяла, стакан спирта. И усталость, и страх. Раньше плелись позади, а тут нагнали, стиснули. Мир закачался перед глазами, поплыл. И кто-то ползучий, напитанный отравой, пролез под ребра, к сердцу.
Круз, цепляясь за стены, подобрался к двери, вывалился наружу, на истоптанный, испятнанный желтым снег, свалился, перевернулся на спину, по-рыбьи разинув рот. Лежал, пока не начало кусать за спину. Тогда перевернулся, встал на четвереньки, со второй попытки поднялся на ноги. Побрел назад. Кинувшихся навстречу отстранил — не надо, мол, хорошо мне. Но хорошо ему не было.
Когда вернулись, Аделина, подбоченившись, принялась выговаривать:
— Да что ж это, Андрей Петрович, куда такое годится? Не мальчик вы уже, по горам зимой шастать! А ну как сердце у вас или еще что? И сами сгибнете, и народ погубите!
— Так война же, — оправдывался Круз вяло. — Победили мы. Надо было мне идти, обязательно.
— Чего это «надо»? Ну и что, война и война, все время воюем! Это ж не значит, что самому, как мужику серединному, повсюду соваться? Эк хорошо: явились, придумали лекарство от сонной хвори, втравили меня в войну настоящую, рассорили с женсоветом, а сами бац! — и копыта откинули?! А весной-то свара настоящая начнется, не с оленными. Со Степанидой. Как мне без вас? Вы-то совесть мужскую имейте! Во, пощупайте!