Волчонок
Шрифт:
Старик замолчал. Митридат тоже молчал, с интересом глядя на него снизу вверх. Потом сказал:
— Садись. — И, когда старик сел, спросил: — И обо всем этом говорит твой Ямбул?
— И об этом, и о многом другом, царь.
— Н-ну, а мне — для чего мне все это? Для чего ты все это рассказал?
Старик тихо сказал:
— Мудрый царь может создать Гелиополис. Превратить свое царство в Государство Солнца.
— Создать… Гелиополис… можно? — Митридат словно оценивал слова на вес, проверял их тяжесть. — Можно?.. — И что же — кто-нибудь
Старик опустил голову:
— Да.
— Пробовали, говоришь… — задумчиво сказал Митридат. Он налил себе немного вина, выпил. — Пробовали… Что-то я слышал… — он вопросительно посмотрел на старика.
— Это было давно.
— Где?
— В Пергаме.
— Кто?
— Аристоник.
— Теперь я вспомнил… — Митридат усмехнулся. — Брат царя Аттала. Того, что завещал царство Риму. Аристоник… Я слышал о нем. Но ведь его казнили?
Лицо старика стало грустным.
— Да, его… убили… казнили в Риме, — через силу выговорил он.
— И никакая мудрость не заменила ему могучую армию, а справедливость — метательные машины?
Старик молчал.
— А знаешь ли ты, старик, — медленно спросил Митридат, — что мой отец, Митридат Эвергет, помог римлянам разгромить Аристоника?
— Я не думаю, что это принесло ему пользу.
— Н-да-а… — Митридат снова задумался. Не об Аристонике и Гелиополисе — о том времени, когда его еще не было на свете, о походах, которые совершал его отец. — И ты… Ты был с ним?
Старик поднял голову.
— Да. Мне удалось спастись. С тех пор я странствую по свету.
Митридат молча разглядывал земляной пол в палатке. Вдруг он поднялся, хлопнул в ладони. Вошел телохранитель.
— Я хочу прогуляться, — сказал Митридат, не поворачиваясь к телохранителю и глядя в глаза старику. — Оседлайте нам двух коней.
Старик удивленно поднял брови:
— Царь…
— Пойдем, пойдем, старик, в такое время дня я всегда езжу верхом.
Они вышли. Митридат ласково потрепал по холке белого скакуна, легко вскочил на него — словно взлетел.
Старику помогли взобраться на коня — спокойного гнедого тяжеловеса.
Митридат искоса глянул на своего недавнего собеседника. Белый конь тронулся с места, пошел шагом, потом перешел на рысь. Конь старика рванулся следом.
…Они летели по степи — два всадника, один на белом, другой на гнедом коне — два неясных расплывчатых пятна под огромным небом. И ветер, казалось, летел за ними и не мог догнать.
— Ос… та… но… вись… царь… — задыхаясь, выкрикнул старик. — Не… мо… гу… больше…
Митридат тотчас остановил коня. Не глядя на старика, повернул обратно.
Телохранитель помог старику спуститься. Митридат молча смотрел на него. Старик стоял, покачиваясь, дыхание его было тяжелым и неровным. На лбу выступили крупные капли пота.
— Зачем ты пришел ко мне? — медленно спросил Митридат.
Старик молчал.
Митридат вздохнул. Лицо его было спокойным.
— Уходи, — тихо сказал он. — Уходи, старик.
И,
В палатке его ждал Диофант.
— Я слушаю тебя.
— Можно выступать.
Митридат вздохнул. На мгновение — но только на одно мгновение — его лицо утратило привычную жесткость. Впрочем, Диофант не был уверен в этом. Да и не старался быть уверенным. Он уже давно отвык от уверенности, находясь рядом с этим человеком.
Митридат налил себе вина, поднял кубок. Кубок был подарен Перисадом, царем Боспора, и на нем художник изобразил, как уродливый колченогий Пан гонится за прекрасной нимфой Сирингой. Митридат провел пальцем по выпуклым фигуркам.
— Скажи, Диофант… — сказал он. — У тебя никогда не бывает чувства, что мы все куда-то плывем? Не стоим, не идем, а плывем?
— Только если много выпью, — усмехнулся Диофант.
— Нет-нет… — Митридат отпил немного вина. — Ты не понимаешь, Диофант… А мне все время кажется, что мы все находимся на гигантском корабле, неизвестно кем построенном и неизвестно куда плывущем. Где-то внизу, под нами, — гребцы. Кто они, какие, кто посадил их за весла? Мы не знаем, мы их не видим, они скрыты от наших глаз… Где-то вверху — огромные паруса. Их мы тоже не видим, настолько они огромны. Где-то кормщик… Кто он, этот кормщик? — Митридат улыбнулся. — Мы режем друг друга, бьемся отчаянно, спим с женщинами, рожаем детей, которые потом нас предают… или которых предаем мы, а корабль все идет, идет… Не казалось, нет?
— Нет, царь.
— Но ведь если корабль идет, если он плывет, куда-то он должен приплыть? Где-то должен быть берег. Где он, этот берег? И где тот берег, который мы покинули? Кто достигнет берега? Нас-то уже не будет. Дети? Внуки?.. — Митридат вздохнул. — Сколько, по-твоему, войска нужно, чтобы войти в Синопу?
Это было сказано в обычной для Митриадта манере — вести разговор, подчиняясь внутренней, какой-то одной ему ведомой логике. Диофант долго не мог привыкнуть к этому.
— Не нужно войска, — сухо ответил он. — Тебя ждут. Синопейцы волнуются. Слишком много приволья дали римлянам нынешние правители. Страна разорена. Если бы ты слышал, какие нынче цены на пшеницу, на вино, на оливковое масло. Люди голодают, родители продают детей в рабство. А римские купцы хозяйничают, как у себя дома. Людям надоело все это. Они ждут хорошего, настоящего царя.
Митридат снова выпил вина. Он пил много, особенно последнее время, но никогда не пьянел.
— Цены, — повторил он. — Почему ты, Диофант, всегда говоришь о таких вещах, как цены, деньги, и никогда не говоришь, например, о богах?
— Боги могут подождать, — сухо ответил Диофант. — У них есть время, они бессмертны. А людям нужно есть. И если есть нечего, они начинают роптать и смотрят по сторонам: нет ли другого царя? Более достойного.
— Вот как… — протянул Митридат. — Из тебя получился бы хороший царь, а?