Волчья песнь

Верещагин Олег Николаевич

И захлебнёшься предсмертной вестью -

Вот хорошо бы, не очень скоро,

Да хорошо бы, ещё чтоб с честью...

Ну, да всё это не очень страшно -

Дайте дорогу, долой сомненья!

Хрипом предсмертным зовёт герольд твой

На поединок с тенью,

с тенью...

Время пришло, вот он, мой зов -

Медленный гул колоколов... (1.)

1.В нашей реальности - это песенный текст группы "Анарион".

20.

Кончалась

вторая неделя мая, который вступил в свои права окончательно и бесповоротно. Вернулись последние перелётные птицы, стойкая зелень покрыла деревья, а на земле простёрся сплошной ковёр травы. Всё дольше и дольше оставалась в небе Ближняя, всё теплей становились ночи и всё сильней пригревало днями. Как выразился однажды Горька: "Воевать стало лучше, воевать стало веселей!"

Всё это время отряд перемещался и, кажется, не ведя активных боевых действий, сумел полностью "обрубить хвосты". Настало время заняться делами - заложить солидную базу с запасами продуктов, боеприпасов, лекарств - и приступить к операциям. Благо, тут это было просто - коммуникации, растянутые по лесам, были фактически беззащитны, а в деятельности джаго ощущалась буквально осязаемо та суета, которая характерна для этих существ при сильном испуге. Видимо, умерший пилот не обманул юных партизан - и дела Чужих шли плохо.

Место для базы отыскал неугомонный Горька, и произошло это, кстати говоря, совершенно случайно. Он охотился за солнцерогим оленем - волки гнали животное, а юноша пересекал ему путь. В отчаянной надежде спастись олень совершил прыжок через неширокий, густо заросший дикой малиной, переплетённой плющом, овраг. Волки прыгнули следом; Горька в азарте прыгнул тоже и только в полёте сообразил, что не долетит до края. Извернувшись в воздухе, Горька закрыл лицом руками и грохнулся в кусты.

Ударившись о что-то твёрдое головой, он потерял сознание...

...Привело его в себя встревоженное поскуливание волков. Открыв глаза, Горька обнаружил, что лежит на песке, над ним качаются ветви, а в пробитой его телом дыре - видны обеспокоенные серые морды.

Оказалось, что в склоне оврага скрывалась за густейшим зелёным пологом просторная и сухая пещера, в глубине которой, таинственно и еле слышно позванивая, тёк ручей. Сюда Горька и влетел

Жить в пещере постоянно никто не собирался. Но для склада, укрытия, госпиталя - лучшего места было просто не найти.

– Если ты провалишься в пекло, то непременно найдёшь там золотую жилу, - завистливо сказал Мирко ухмыляющемуся Горьке. Он-то предлагал свой вариант - наверху под речным берегом - но это, конечно, проигрывало по сравнению с замечательной "пещерой Белкина". Мирко только и мог теперь удовлетворять поруганное чувство самолюбия тем, что произносил это название как "пищера белки... на", над чем Горька первым и хохотал.

Разговор этот - о пекле и жиле - вели, устроившись на ночь над речным берегом, за свесившимися к воде ивами. Костерок был небольшой, секретный, но жаркий, просто чтобы пожарить мясо и испечь в золе набранные клубни стрелолиста. Все уже соскучились по хлебу, какому-никакому, а уж чёрного никто и не вспоминал.

Такие часы Сашка, если честно, очень любил.

Куда больше, чем переходы, нападения, перестрелки, которые обожал даже склонный к философии Горька. Сашка же, если сказать по правде, по натуре, по природе - вовсе не был воинственным, и наслаждение тишиной и вечером у костра, когда не надо никуда спешить и ни о чём не приходиться беспокоиться, сейчас полностью им владело. Иногда он думал, что уже давно привязан к друзьям сильней, чем ко всей своей потерянной семье... мысль о ней вызывала тупую горестную боль, привычную и отдалённую. "Хорошо бы, чтобы все остались живы, - подумал он о сидящих рядом. Хотя и понимал отчётливо: вряд ли им так повезёт.
– А может, ничего не делать, просто затаиться и переждать?!" Но нет. Никто не согласится пережидать. А значит, надо будет сидеть и с ужасом гадать: кто следующий?!

Горька. Самый верный, самый лучший, самый надёжный друг Горька, насвистывая что-то под нос, стоит на коленях возле огня и поворачивает палочки с нанизанными кусками мяса. И Галя - как всегда, в хлопотах, чинит прорехи на его куртке; следы падения в малинник.

Мирко лежит в стороне от огня на боку, а Бранка, тоненькая, большеглазая, счастливо улыбаясь, использует его, как спинку мягкого дивана; их пальцы переплетены.

Красавец Димка вдевает новые шнурки в свои брюки. Шнурки сплела ему Люська; сейчас она смотрит и улыбается, а Димка, почувствовав на себе её взгляд, поднимает глаза - и улыбается тоже.

Дик и Машка сидят спина к спине и любуются звёздным небом. Руки - ладонь в ладонь, оба безотчётно счастливы, просто потому, что жить на свете очень хорошо.

Олмер лежит на спине, нога на ногу. Играет ножом, заставляя его вертеться над пальцами и между ними - и лицо у мальчишки беспечное.

Нелюдимая Нинка, как обычно, чистит и перебирает свою снайперку - так, словно в этом весь смысл жизни.

Они все - у огня. Им всем - хорошо. Всё это - одна большая и дружная семья, где один за всех и все за одного, радости и беды - на всех поровну...

Кто же?! Кто?!

Если бы Сашка мог - он бы по капле отдал свою кровь за каждого из сидящих у костра. За их жизнь. И дело даже не в том, что он командир, а командир обязан заботиться о своих людях. И не в том, что он старше... а в чём тогда? Сашка не знает. У него нет для этого названия, он не может определить это чувство.

Горька повернулся встревоженно, и тёплое чувство мягкой волной вымыло из души Сашки все беды, опасения и сомнения:

– Всё хорошо?

– Всё отлично, Горь, - улыбнулся Сашка.
– Ну-ка, кинь на палочках, что там и как?..

...То ли настроение Сашки повлияло, то ли вмешался Его Величество Случай - но Горька извлёк из мешочка -

"Гифу", "эск" и "ур". "Дар", "вдохновение" и "свобода". Близость чего-то светлого.

– Ого, - пошутил Дик, - как видно, кто-то там.
– он поднял палец вверх, - на покой не ушёл, благоволит к своим заблудшим детям.

– Может, за нас играют Рейнджеры?
– задумчиво предположил Сашка, поглаживая рукоять меча.
– Им, должно быть, приятно видеть, как мы тут управляемся.