Волчья сотня

Александрова Наталья Николаевна

– Во всяком случае, вы знаете теперь, где ее искать, как открыть тайник. Если меня… не будет, когда вы вернетесь, вы сами сможете достать картину и сделать то, что должно. И очень прошу вас – расскажите матушке-княгине обо всем, что вы здесь видели. Скажите ей, что Борисоглебский помнил свой долг и делал все, что мог…

Они возвратились в жилую комнату. Саенко как ни в чем не бывало спал в углу на полушубке и выдал внезапно такую оглушительную руладу, что Борис вздрогнул и подумал, не нарочно ли хитрый хохол изображает глубокий здоровый сон. Борис улегся снова на диванчик и, несмотря на все пережитые волнения, мгновенно заснул.

Снился ему

летний жаркий день, деревенская пыльная улица. Борис шел по этой улице. Он был совсем маленьким, лет шести. Родителей не было с ним, они отчего-то оставили его одного, и маленькому Бориске было одиноко и страшно. Вдруг впереди на улицу вышла не торопясь большая лохматая собака. Мальчик остановился в испуге, но знал, что обязательно нужно идти вперед – там, впереди, в конце улицы, его ждало что-то важное, что-то хорошее… Он снова пошел, но собака тихо угрожающе зарычала. Потом из-за забора вышла еще одна – больше и страшнее первой. Мальчик задрожал от страха, еще немного – и он заплакал бы. Но тут рядом с ним появилась сестра Варя. Борис хоть и во сне, но отметил ту странность, что сестра была того же возраста, что и он, хотя на самом деле в то время, когда ему было шесть лет, ее еще и на свете-то не было. Сестра взяла его за руку и повела вперед. Борису во сне стало стыдно – она, девочка, не боится, значит, ему уж никак нельзя… Они шли вперед, держась за руки, и страшные собаки, скуля и пятясь, отступили с их пути…

Борис проснулся от громкого голоса Саенко:

– Ох, и подлый же народ эти сарацины!

– Господи, Саенко, сарацины-то тебе чем не угодили? – не удержался спросонья Борис, обычно сдержанно выслушивавший философские рассуждения Саенко о различных народах, населяющих землю.

– Как же, ваше благородие! Вон они как бедного Мерседека измытарили!

Борис ошарашенно перевел взгляд на Борисоглебского. Управляющий, который возился в это время с чайником и спиртовкой, усмехнулся и пояснил:

– Мы тут, Борис Андреевич, с господином Саенко поговорили немного об искусстве. Видите, картина висит на стене – «Страдания святого Мельхиседека в сарацинской земле»?

Борис увидел в углу на стене раскрашенную олеографию на тему жизни какого-то баснословного святого, которому пышно одетые чернобородые сарацины наносили тяжелые увечья. Жалкая поделка напомнила ему увиденный ночью шедевр. Борис вспомнил ночной разговор с управляющим и взглянул на него. Старик спокойно встретил его взгляд, и Борис подумал, не приснилось ли ему все – тайник, картина Мантеньи… Но нет, все это было чересчур необыкновенно, чтобы оказаться всего лишь сном.

Управляющий разлил свой замечательный чай, накрыл на стол и пригласил своих гостей к завтраку. За завтраком старик разговорился:

– Пока, Борис Андреевич, дела Белой армии идут неплохо, вы наступаете, но не забудьте, когда играют в карты или воюют, удача редко сопутствует одной и той же стороне от начала и до конца. Садясь за карточный стол или уходя на войну, никогда не знаешь, чем это кончится. Не забудьте, милостивый государь, что коммунизм очень популярен повсюду. Это, конечно, утопия, но он взывает к самым простым инстинктам и основную свою силу черпает в невежестве и глупости масс, а людская глупость – это самая большая сила в мире. Кроме того, сейчас именно для вас начнутся серьезные трудности, потому что вы прошли с боями степи, где ваша кавалерия имела большой успех, поскольку в кавалерийском бою очень важна хорошая подготовка и хорошее командование и на вашей стороне такие прирожденные кавалеристы, как

казаки. Но теперь перед вами раскинулись леса, где кавалерия не может успешно воевать, а пехота у красных гораздо многочисленнее.

Помощь союзников? Не особенно на нее рассчитывайте. Союзникам нужна слабая Россия, послушная их воле. Они думают, что большевики будут слабым и покорным им правительством, но они ошибаются: это будет самая страшная диктатура. Лучше бы вы постарались привлечь на свою сторону крестьян. Дайте крестьянину землю, проведите аграрную реформу – коллективизация мужику ни к чему… Правда, Саенко?

– Так что, ваше благородие, не могу знать! Наукам не учен! – бодро отозвался Саенко.

– Но землю-то хочешь, неученый?

– Это уж само собой, ваше благородие, это уж как водится!

– Вот видите. Впрочем, не подумайте, что я критикую ваше дело… Вы ведете святую борьбу, честь вам и хвала за это. Я не хочу охлаждать ваш энтузиазм. Но одно только хочу вам посоветовать. Если вы победите – все будет прекрасно: Москва, цветы, дамы приветствуют победителей, гром победы раздавайся… почет, уважение, ордена… Но вот что вы будете делать в случае поражения? Мой совет – эмигрируйте. Не верьте никаким обещаниям большевиков. Сейчас они все наобещают – амнистию, безопасность, – а назавтра всех загонят на каторгу или поставят к стенке. Они даже со своими союзниками так поступают, а с врагами – тем более.

– Пока до этого дело не дошло, – осторожно остановил Борис управляющего.

– Что ж… мое дело – советовать, а вы – человек молодой, молодость к советам стариков относится без воодушевления…

– А я так думаю, – вступил вдруг в разговор Саенко, – что в этих самых иных странах нам и делать нечего. Все там люди как есть нестоящие. Англичане взять – это ж такой народ! Даже самый простой и тот совсем на нас не похож. Ты приглядись, как он шагает по улице. Идет – не своротит, ровно шкап какой! Всяк стороной его обходит, чтоб об угол не зашибиться. Что там у него за душой такое – неизвестно, все в шкапу на замке. Неудобные они какие-то, англичане эти. Американцы – те как бы ничего: румяные, пьянчуги, драчуны. Это еще ладно, мы сами по этим грехам ходим. Но до чего ж они до денег жадные! Один в Крыму зазвал меня вино пить и все-то передо мной золотом об стол звонил: бросит – и в карман, бросит – и опять в карман… Стол же каменный, золото звенит, так у него даже румянец на лице от радости. А платить – я же и заплатил, сбежал, шельма…

Борис дослушал Саенко и напомнил ему, что пора выходить в путь, если они хотят догнать свою часть. Борисоглебский дал им кое-каких припасов на дорогу и, порывшись в своих закромах, достал для Бориса короткий кожушок, взамен порванной и запачканной чужой кровью шинели. После этого старик проводил их до границы парка, перекрестив вслед.

Борис шел легко. Сапоги не жали, управляющий не обманул: травки, которыми он напоил, сделали чудо, и совсем не чувствовалось последствий вчерашней контузии.

Около полудня путники увидели перед собой полотно железной дороги.

– Ваше благородие, обожди-ка маленько, – сказал Саенко, к чему-то прислушиваясь.

Он лег на насыпь и приложил ухо к рельсе. Немного послушав так, он встал и сказал:

– Поезд идет, и аккурат в ту сторону, куда нам нужно. Он и так-то не спешит из-за плохой кормежки, а здесь дело на подъем пойдет, так совсем замедлится, мы в него и залезем. Подъедем маленько, чтоб до своих поближе было, а там и соскочим. Идти-то до вечера нужно, и как бы лихой кто на нас не наскочил.