Волчья сотня
Шрифт:
– Переночевать бы, папаша, – просительным тоном сказал Саенко.
– Проходите, проходите мимо, – раздалось из-за двери, – негде здесь ночевать!
– Господин офицер не может больше идти, сильно в бою контужен. – Саенко придал своему голосу самую жалобную интонацию, на какую был способен.
– Господин офицер?! – переспросил старик за дверью. – Кто таков? Почему сам молчит?
– Поручик Ордынцев, Борис Андреевич, – подал голос Борис.
– Ордынцев? – По ту сторону двери заскрежетали засовы, дверь приотворилась. На пороге стоял высокий, слегка сгорбленный старик в бараньем
– Ордынцев? – снова спросил старик, подняв фонарь и вглядываясь в лицо Бориса. – Из каких же Ордынцевых будете?
– Из Петербурга, – буркнул недовольно Борис, заслоняясь рукой от света.
Он устал, был измучен, и расспросы старика с обрезом показались ему несвоевременны – пустил бы в тепло, тогда и спрашивал. Старик, будто прочитав его мысли, посторонился и сказал:
– Заходите, господин поручик… Что же я вас на пороге держу.
Ордынцев и Саенко прошли вслед за хозяином по анфиладе комнат, носивших недвусмысленные следы грабежа. Паркет с узорами из черного дерева взломан, мелкая мебель – стулья, столы, диваны – исчезла, крупная – шкафы, буфеты – изрублена: раз я не могу воспользоваться, пусть никому не достанется. Картины изрезаны. У портретов, многие из которых были очень хорошей кисти, проткнуты глаза. Фарфор разбит.
Миновав целый ряд таких разграбленных комнат, они оказались в небольшом помещении, где хозяин сумел создать какое-то подобие жилья. Он снес сюда более-менее уцелевшую утварь – небольшой диванчик с обивкой хотя и вспоротой, но еще вполне пригодной для того, чтобы сидеть на нем, пару целых стульев, стол. На столе горела керосиновая лампа с сильно прикрученным фитилем.
Старик поставил туда же свой фонарь, зажег спиртовку, на которой стоял старинный бронзовый чайник. Борис со вздохом облегчения опустился на диван. Невероятная усталость последних дней брала свое. Глаза слипались.
– Выпейте чаю, господин поручик, – старик протянул ему красивую гарднеровскую чашку, наверняка последний осколок парадного сервиза, – это очень хороший чай, с целебными травами. Завтра вы будете чувствовать себя гораздо лучше.
Чай действительно оказался необыкновенно хорош. Борис почувствовал, что боль и усталость покидают его тело. Хозяин тем временем достал из небольшого шкафчика полкаравая хлеба и круг копченой колбасы. Саенко необыкновенно оживился, да и Борис вспомнил, как давно он не ел.
Пока гости насыщались, хозяин приступил к расспросам.
– Как вы попали сюда, господин поручик? Простите, Борис…
– Андреевич. Я здесь проходил с кавалерийским рейдом, из Ценска, да вот в бою контузило, и отстали от своих…
– Из Ценска? – заинтересовался хозяин. – А не встречали ли вы в Ценске княгиню Задунайскую?
– Анну Евлампиевну? Ну как же! Ведь мы с ней отчасти родственники, матушка моя – ее двоюродная племянница…
– Матушка ваша? А позвольте узнать ее имя-отчество.
– Александра
– Понимаете ли, Борис Андреевич, имение это, «Дубовая роща», принадлежит княгине, я – здешний управляющий…
– Да что вы?! – проговорил Борис заинтересованно. – Анна Евлампиевна часто вспоминает об этом имении и даже не уезжает из Ценска только потому, что хочет здесь побывать…
– Вот как?! – Управляющий взглянул на Бориса с каким-то странным выражением и продолжил: – Ну вот, Бог даст, увидите матушку-княгиню, скажете, что Борисоглебский не смог уберечь «Дубовую рощу» от разорения…
Накопившаяся усталость брала свое. Слова управляющего доходили до Бориса как будто сквозь толщу воды, и само лицо его стало как-то искажаться – то вытягиваться, как огурец, то расширяться и сплющиваться, как блин… И наконец Борис заснул прямо посреди разговора – не раздеваясь, полулежа на вспоротом солдатским штыком диванчике…
Казалось, он только что заснул, как вдруг его разбудило чье-то осторожное прикосновение. Старик управляющий стоял над ним, прижимая палец к губам. Борис приподнялся на локте, удивленно оглядываясь.
В комнате было темно, только слабый лунный свет, сочащийся из сада сквозь неплотно задернутые занавеси, позволял хоть что-то разглядеть. В углу на хозяйском полушубке спал Саенко, время от времени испуская рулады богатырского храпа.
– Тише, господин поручик! Тише, Борис Андреевич! – прошептал управляющий. – Не разбудите человека своего! Пойдемте со мной, я должен вам кое-что показать.
Борис, не задавая более вопросов, осторожно поднялся и вышел за стариком в соседнюю комнату. Дальше они прошли каким-то узким коридором. Отойдя немного от места их ночлега, Борис вполголоса сказал:
– Зря вы, господин Борисоглебский, Саенко опасаетесь. Это замечательный человек, очень верный и надежный. Не раз уже он мне жизнь спасал.
– Может быть, – управляющий оглянулся на Бориса через плечо, – может быть, но только после всех пережитых мной грабежей я простому народу совершенно перестал доверять. Были среди соседних крестьян такие… Казалось, вполне приличные люди. Но как только не стало власти – все превратились в убийц и грабителей… Ведь что самое ужасное – это бессмысленная страсть к разрушению! Ну хорошо, взял ты у меня стул, взял стол, хоть и воровство это, но по крайней мере не бессмысленное – будешь сидеть на этом стуле, есть за этим столом… Но зачем же рояль топором рубить?!
Борису показалось, что в глазах управляющего блеснули слезы. Старик отвернулся и пошел вперед. Дойдя до очередного поворота коридора, он остановился, огляделся по сторонам, как будто здесь мог быть кто-то еще, кроме них с Борисом. Возле стены стоял громоздкий дубовый буфет. Дверца его была слегка повреждена топором, но, видимо, дерево оказалось слишком прочным, и неизвестный вандал отступил, не закончив свою бессмысленную работу.
Борисоглебский осторожно повернул вокруг оси поддерживавшую верхнюю часть буфета деревянную колонну. Борис вздрогнул от неожиданности: огромный буфет вместе с частью стены отъехал в сторону, открыв темный проход.