Волчья сотня
Шрифт:
– Мама умерла? – Варя прижала руку к губам и покачнулась. – А почем я знаю, что ты не врешь? – вскричала она с недоверием.
– Вы уж не сердитесь да на слово мне поверьте. – В маленьких глазках Саенко появилась некоторая обида. – Некогда нам с вами долгие разговоры вести, нужно братца вашего выручать – в нехорошую он попал переделку.
– А как ты меня нашел?
– А утром видел я вас у депо, – ласково пояснил Саенко, – видел, как вы переглянулись. И понял сразу, кто вы ему есть. А сейчас под окошечком сидел, слышал, как вы со своим-то беседовали… да что потом приключилось… Сейчас
Саенко подхватил Варю за локоть и потащил в какую-то щель между сараями. Варя подчинилась скорее от испуга и растерянности, чем от доверия. Сзади уже слышались суета, окрики, хлопанье дверей. Саенко быстро провел ее переулками, пустырями, в одном месте пролезли через щель в заборе и пробежали чьим-то огородом, невзирая на протесты цепного Кабысдоха. Наконец на самой окраине городка остановились возле невысокого ладного домика. Саенко постучал в ставню и на испуганный вопрос хозяйки ответил вальяжным бархатистым баритоном:
– Я это, Аграфена Никитична. Или вы другого кавалера поджидаете?
Дверь распахнулась, и на пороге появилась дородная бабенка интригующе неопределенных лет в большой цветастой шали поверх домашней кацавейки. Увидев Варю, прелестница посуровела и, уперев руки в боки, прокурорским тоном спросила:
– А кого это вы, Пантелей Григорьевич, с собой притащили? У меня честный дом! Или вы думаете, что если я одинокая беззащитная вдовица, так можно ко мне все что ни попадя тащить? Где это вы подобрали такую лахудру подзаборную?
Саенко изобразил на своей выразительной физиономии максимальную степень обиды, на какую был способен, и произнес с необыкновенным достоинством:
– С вашей стороны, любезная Аграфена Никитична, необыкновенная для меня обида такие ваши подозрения. Неужели же я не доказал вам своего отношения? Дозвольте хотя бы взойти нам в дом, чтобы всякими разговорами на улице на ваше честное имя мораль не наводить, а там уж я все как есть вам объясню и растолкую в подробностях.
Аграфена Никитична суровости из взгляда не убрала, но посторонилась, пропуская гостей в дом, чтобы не давать пищи для размышлений любопытным соседям.
В домике у нее царила та несколько нарочитая чистота и тот немного чрезмерный порядок, какой зачастую заводят у себя сдобные нестарые вдовы. Всякое место, свободное от вышитых разноцветным узором рушников, было непременно застелено кружевными салфеточками. Несравненную, с блестящими шарами, кровать украшало такое количество подушек, что верхняя едва ли не упиралась в потолок.
Не давая хозяйке времени собраться с мыслями для новых обвинений, Саенко начал первым:
– Дозвольте вас познакомить, Аграфена Никитична, с Варварой Андреевной. Я у ихнего батюшки до самой до германской кучером служил, а теперь вот свиделись. А насчет того, что вы есть одинокая вдовица, так это, может быть, и ненадолго и на ту тему нам с вами от Варвары Андреевны большая помощь выйти может, только дело тут секретное.
Аграфена Никитична, вполне однозначно воспринявшая намек относительно прекращения своего вдовства, как стояла, так и села, благо подвернулся вовремя достаточно устойчивый табурет. Хлопая длинными белесыми
– Вы, Аграфена Никитична, малость обождите, – продолжал Саенко ковать железо, – нам с Варварой Андреевной надобно одно важное дело обсудить. – С этими словами он затолкнул Варю в чуланчик, который со вчерашнего времени официально снимал у любвеобильной вдовушки.
Аграфена Никитична в полной растерянности осталась сидеть на табурете, раздумывая, не напрасно ли она в очередной раз поверила мужчине. Тем временем Саенко, притворив дверь чулана, горячим шепотом обрисовал Варе ситуацию:
– Из депо, считай, только один выход – в Ольховую Балку. Увозят туда под утро, человек по двадцать… Да что я вам рассказываю – вы небось все это лучше меня знаете. Так что надо его сегодня же ночью вызволять. У меня еще одна форма красноармейская припрятана, вам нужно надеть. Одному-то мне они не поверят, за арестованным всегда по двое посылают, а вам после сегодняшнего в своем виде ходить никак нельзя. Волосы у вас недлинные, под шапкой спрячете, сойдете за солдатика молоденького. Главное, помалкивайте, чтобы голосом себя не выдать, я уж сам как-нибудь постараюсь договориться. Одно только худо, – Саенко горестно вздохнул, – документ бы найти какой-нито, без документа трудно будет… Да что ж сделаешь, коли нету!
– Есть, – коротко ответила Варя и выложила перед Саенко чистый бланк с круглой страшной печатью «ГубЧК».
Саенко посмотрел на бумагу со смешанным выражением испуга и уважения и перевел взгляд на Варю:
– Ну, Варвара Андреевна, теперь-то что! Теперь мы запросто братца вашего вызволим!
Через полчаса Аграфена Никитична в совершенном изумлении увидела, как из чулана вышли с самым решительным видом бравый кавалер Пантелей Григорьевич и с ним небольшого роста худенький красноармеец с нежным девичьим румянцем во всю щеку.
– Свят, свят, – перекрестилась беззащитная вдовица при виде такого безобразия, но Саенко подмигнул ей и сказал:
– Ожидайте вскорости, Аграфена Никитична, с самыми лучшими для вас известиями!
Аграфена Никитична снова без сил опустилась на табурет и стала ждать.
А Саенко, выйдя на улицу и оглядевшись по сторонам, подошел почему-то к поленнице. Там, раздвинув поленья, он вытащил две трехлинейные винтовки Мосина. Одну протянул своему юному напарнику, и двое вооруженных красноармейцев направились в сторону депо.
Возле страшного здания депо дремал на часах усатый немолодой солдат. Саенко легонько ткнул его в плечо. Часовой вздрогнул и чтобы никто не подумал, что он спит на посту, схватился за винтовку и рявкнул:
– Стой, кто идет! Стрелять буду!
– Спишь на посту, дура! – беззлобно ухмыльнулся Саенко. – Не видишь, за арестантом пришли, приказ имеем.
Он помахал перед носом часового бумагой, не давая тому в руки. Впрочем, часовой и не собирался читать приказ по причине неграмотности. Он прислонил винтовку к стене и крикнул в темную железную фортку: