Волчья сыть
Шрифт:
Утром следующего дня повторилось все то же, что и накануне.
Наша троица, оснастившись оружием и провиантом, уселась в фаэтон и отправилась в очередное гиблое место. Только теперь я выбирал его с учетом территориальной близости к усадьбе.
Утро только пробуждалось, медленно отдавая накопившуюся за ночь прохладу. Опрокинутый над головой голубой океан неба изредка прочерчивали бледно-розовые штрихи облаков.
– День-то будет жарким, – поделился прозаическим наблюдением Иван.
– Все в воле Божьей,
– Как там Софья? – спросил я его.
– Способно. Добрая баба. Ныне на всенощной и обвенчались, – неожиданно сказал он.
– Как так обвенчались? – поразился я. – Когда это вы успели? Разве такое возможно?
– За рупь серебром все возможно, – засмеялся Иван.
– Шутишь, – возразил кузнец. – Наш поп меньше трех рублей за быстрое венчанье не берет.
– Тогда поздравляю, с меня подарок, – пообещал я. – Молодцы, мне твоя Софья понравилась, решительная женщина, и подходите вы друг другу.
– На добром слове благодарствую.
– Теперь бы дело наше кончить побыстрее. Что ты про эти места знаешь?
– Там за лесом сразу же начинаются топкие болота, – рассказал кузнец историю этого края. – Наши крестьяне обходят это место за версту после того, как там сгинула целая охота помещика Зверева.
– И много их было в этой охоте? – уточнил я.
– Не очень, сам барин, четыре егеря и собаки.
– И все разом пропали? – удивился Иван.
– Как ушли – и с концами, – подтвердил Тимофей. – Потом, как его барыня тревогу подняла, собрались здешние помещики и устроили поиск. Так еще три егеря исчезли. С тех пор все местные туда ни ногой, хотя клюквы на тамошних болотах видимо-невидимо.
– Хорошее местечко, – похвалил я. – Нужно было с него и начинать.
– Это, Лексей Григорьич, – впервые кузнец назвал меня по имени, а не барином, – как Господу было угодно указать. Вишь, удалось-таки нам спасти невинные женские души от лютой смерти.
– И то правда, – согласился я. – И спасти, и супостата наказать. Да, кстати, что ты вчера своим кнутом со Святым Отцом сделал? Это что у тебя за кнут такой?
– Обыкновенно, какой. Тот, которым меня правили. Я его у палача за пять копеек выкупил и берегу теперь для их благородия управляющего.
– А почему Святой Отец от него кровью залился?
– А как же иначе? – удивился кузнец. – Для чего же тогда правеж? Показать тебе мою спину?
Делать было нечего, думать о ближайших перспективах не хотелось, и я согласился:
– Почему ж не показать, покажи.
Тимофей криво усмехнулся и стянул через голову холщовую рубаху. Повернулся ко мне спиной.
– Погляди, коли любопытно.
Я взглянул, и мне чуть не сделалось дурно. Это была не спина, а одна багровая рана с зажившим, кое-как слепленным кусками и полосами, мясом.
– Это после кнута? – только и спросил я, не в силах отвезти взгляда от такого надругательства над человеческой плотью.
– От него, родимого, от кого же! Все лето пластом пролежал, спасибо жена-покойница
– И за что же тебя так?
– Известно за что, их благородие управляющий посчитали, что я, будто, дерзок.
– Неужели только за это? Вот гад!
– Известно, не горлица, коли не только меня, мужика, но и малых деток не пожалел. Вот для него кнут и держу. Его, поди, как дворянина за душегубство только что в острог посадят, да в каторгу сошлют, а я поспособствую, чтобы он на себе и народное горе почувствовал, – договорил Тимофей, натягивая на обезображенное тело рубаху.
– И это все с тобой сделали простым кнутом?
– Почто простым, правежным.
– Ну-ка покажи, – попросил я, – вчера я толком не разглядел.
– Это всегда пожалуйте. Нам за показ денег не брать.
Кузнец развязал свою суму и подал мне завернутое в чистую тряпицу это орудие пытки. Только теперь, держа в руках, я понял, что такое настоящий кнут.
Как я уже говорил, к толстому, в обхват руки, древку был приделан сложенный из толстых четырехгранных полос кожи семидесятисантиметровой длинны столбец, делающий конструкцию гибкой и хлесткой. Столбец этот завершался массивным медным кольцом, к которому был прикреплен конец, сделанный из широкого ремня толстой сыромятной кожи, выделанный желобком и загнутый на конце когтем.
Этим-то хвостом, твердым, как кость, наносились удары. Каждый удар пробивал кожу, и она вместе с мясом отставала кусками.
– Хороший палач за три удара может кого хочешь отправить на тот свет, – вмешался в разговор Иван, – коли будет бить не плашмя, а когтем, то сквозь ребра сердце враз пробьет!
– Господи, каких же только пакостей люди не напридумывали себе на погибель и муки! – не удержался я от сентенции.
– Это как водится, – подтвердил кузнец, – как споймаю управляющего, ужо муку ему сам определю!
– Скоро на месте будем? – переменил я тему разговора.
– Зараз и доберемся. Вон за той рощицей аккурат и начнется Пьяный лес.
– Почему его так назвали?
– По барину Звереву, он на охоту всегда пьяный ездил, вот поначалу и решили, что по этому делу и сгинул. С тех пор и пошло: Пьяный и Пьяный. А ранее тот лес Выздринским звался, а почему – не знаю.
– Останови здесь, – попросил я кучера, когда мы доехали до рощицы, за которой должен был начаться лес. – Вернешься за нами вечером. Если мы не придем, приедешь на другой день. Понятно?
– Это как положено, – согласился кучер. – Мы люди с большим понятием. Коли велено, так оно и прилежно. Только Выздринским лес именовали потому, что жил в здешних краях барин такой Выздренов. А ты, коли не знаешь, не говори, – добавил он в укоризну кузнецу. – Так и звали барина – Иван Иванович Выздренов. Только помер он давно, а когда это было, врать не буду.
– Ты чего Степан, грибов объелся? – возмутился кузнец. – Коли лес Пьяный уж который год, а Иван Иваныч помер всего недолга! Скажешь тоже, слушать тошно!