Волга-мачеха
Шрифт:
– Капитан - шляпа, - сказал он.
– Ты сам, - с трудом выговорил артиллерист Головачев. Артиллерист был тучен, а в кают-компании стояла нестерпимая жара.
– Почему я сам?
– удивился механик.
– Он прохвост.
– Почему?
– Не знаю, - зевнул артиллерист.
– От рождения... А впрочем, мы должны прохвоста поддерживать.
– И сам удивился, что сказал такую длинную фразу.
– Почему?
– Механик добивался полной ясности.
Над спинкой кресла появилось узкое лицо Сейберта.
– Классовая... эта самая... солидарность.
– Капитан мне не нравится, - вслух задумался механик.
– Возможно, что он прохвост.
– Несознательные граждане! Вы заблуждаетесь,- по-ораторски вскинув голову, начал Сейберт.
– Капитан просто растерялся. Не знает что к чему и куда ему податься.
– А ты знаешь, куда податься?
– Механик был недоверчив.
– Знаю. К большевикам.
– Почему?
– Кроликов, золотко, они мне нравятся. Я вообще предпочитаю сильнодействующие средства..,
– Касторка, - глухо отозвался артиллерист.
– Я не о твоем брюхе, жрец запорный. Я о России. Большевики не собираются ее разбазаривать и этим представляют собой приятное исключение. А главное, за ними столько-то миллионов. Я - между прочими. Я, как было сказано, питаю к ним симпатию, они самые налаженные.
– Политика, - отмахнулся артиллерист и, тяжело вздохнув, лег на диван. Для него слово "политика" было синонимом сухой, несъедобной материи.
– Слушай, Васька, и запоминай. Белые плохо кончат. Если хочешь кончить хорошо, ставь на красных. Как видишь, я рассуждаю применительно к твоей массовой психологии... Вернее - массивной.
Артиллерист снова тяжело вздохнул и, повернувшись на бок, стал придумывать названия для миноносцев. Это было подлинным поэтическим творчеством, и артиллерист тщательно его от всех скрывал.
Названия шли звонкие и воинственные, с одной буквы для каждого дивизиона, неожиданные и веселые. Они разворачивались и, сверкая, плыли сплошным строем, пока артиллерист не засыпал. Тогда он видел широкое море, а на нем бесчисленные кильватерные колонны небывалого минного флота.
– Интересно знать, когда капитан вернется, - сказал механик полчаса спустя.
– Интересно, но неизвестно, - не отрываясь от "Трех мушкетеров", ответил Сейберт.
– Наверное, к обеду придет, - еще подумав, решил механик.
И сразу же на трапе загремели шаги.
Это был штурман. Он распахнул дверь и совершенно бледный остановился на пороге.
– Вавася, обрадуй публику-скажи слово "капитан", - предложил Сейберт, но штурман не ответил и, оглянувшись на трап, быстро отошел от двери.
По трапу спускался комиссар. Он подошел вплотную к Сейберту:
– Примите командование.
– И на стол бросил обрывок телеграфной ленты.
По ней бежали рослые прямоугольные буквы:
"Военмору
Подпись комфлота имеется. Сейберт встал.
– Что сказали в штабе?
– Завтра идем вниз на обстрел белых. Возьмем на борт представителя штаба.
– Голос комиссара звучал по-новому. Это был голос хозяина.
Сейберт навертел ленту на палец и прислонился к переборке. Проверка разговоров на деле? Ладно. И в упор спросил комиссара:
– Где Сташкович?
Комиссар, не опуская глаз, выдержал его взгляд. Потом усмехнулся и, медленно повернувшись, вышел из кают-компании. Когда его шаги перешли на палубу, штурман, пошатываясь, подошел к столу и сел.
– Расстрелян, - сказал он.
Сбиваясь, рассказал, что видел. Командир и комиссар были в штабе. Штаб в женской гимназии. А потом командира не оказалось. Куда девался? Но комиссар приказал немедленно идти на миноносец. Почему приказывает? На каком основании? Тогда чертов комиссар вызвал двух конвойных и с ними погнал домой.," Что? Что же это такое?
– Ничего особенного, - ответил Сейберт. Артиллерист вскипел и раздулся:
– Расстреляли, и ничего особенного? Так, да?
– Никого не расстреляли.
– Куда же его дели... твои любимые и налаженные? Твои! Да, твои! Теперь послужишь!
– В голосе артиллериста не было и следа сонливости. Артиллерист трясся от ярости.
Надо думать - расстреляли капитана, Очень уж странен комиссар... Но Сейберт тряхнул головой и с пальца сбросил ленту.
– Пьян, Васька, чугунный зад! Супом опился! Успокой свою нервную систему! Артиллерист заклокотал.
– Василий Лаврентьевич, перестань сеять панику. Расстрелять нашего пожилого пижона не могли, потому - не за что. Старые традиции! Престиж! Взбодрился капитан, запротестовал и сел на некоторый промежуток времени. Только и всего... Следовательно, я попрошу судовых специалистов каждого проверить свою часть. Завтра выходим в операцию.
– К черту операцию! Не верю! Ничему не верю!
– кипел артиллерист.
– Пусть мне его покажут, иначе я не согласен служить! Пойду на расстрел, к чертовой матери, но не в операцию! Слышишь, большевик?
– Слышу.
– Сейберт вдруг стал выше и суше.
– Слышу и предлагаю желающим расстреливаться явиться к комиссару. Прочим рекомендую заняться службой.
– Правильно, - решил, вставая, механик.
– Надо осмотреть донки.
– И ушел.
Артиллерист сразу остыл и грузной тушей осел на
диване.
– Прытко начинаешь, Шурка... Посмотрим...
– Покачал головой, пожевал губами и ушел стряпать, потому что был дежурным.
Штурман до обеда лег спать. Сон утоляет голод и примиряет с жизнью, а штурманская часть готова к походу.