Волгины
Шрифт:
Один раз он поднял голову и увидел начальника. Лицо его сразу преобразилось: на нем появилось выражение веселого упрямства.
«Это ничего, что мне трудно, — как бы говорили его усталые глаза. — Не думайте, что я сдамся. Меня, брат, не возьмешь».
Порожняя люлька пронеслась мимо Алексея, обдав его ветром. Рабочие принялись накладывать шпалы. Движения их стали еще проворнее и четче.
— Эй, поберегись! — послышался сверху залихватский голос, когда люлька
Алексей поднял голову. Свесив со шпальной клетки обутые в чувяки ноги, улыбаясь, сверху смотрел на него остроплечий худощавый паренек в защитной спецовке и тюбетейке.
— Здорово, Шматков! — приветственно махнул рукой Алексей. — Спускайтесь вниз!
— Майна! — крикнул Шматков и, прыгнув в порожнюю люльку, легко, как паук на паутине, спустился, ловко и мягко спрыгнул на мостик рядом с Алексеем.
— Здравствуйте, товарищ начальник! — протянул Шматков маленькую, твердую, как брусок, руку.
Алексей пожал ее. Простота и непринужденность, с какой обращался к нему Шматков, были приятны Алексею. Рабочие знали — начальник не любит подхалимства и подобострастия.
— Ну, здравствуй, Шматков… Вижу — запарил ты своих людей, — усмехаясь, сказал Алексей.
— Так уж и запарил, товарищ начальник, — ответил Шматков. — Другие, вон, не так запаривают, — Шматков задорно вскинул голову, весело взглянул на Алексея. — Меня не запаришь. Мою бригаду все равно никто не обгонит.
— Ну-ну, не хвастай, — остановил знатного бригадира Алексей. — Избаловала тебя наша газета. Со страниц не сходишь: все Шматков да Шматков.
— Товарищ начальник, я же не виноват, что про мою бригаду пишут. Мне это без надобности, — пренебрежительно пожал острыми, как у подростка, плечами Шматков.
— Как это без надобности? В этом — большая надобность. Другие с тебя пример должны брать, как ты думаешь?.. — Алексей положил на плечо Шматкова руку. — Пишут — значит, заслужил…
— Я, товарищ начальник, дело знаю, и только. Никакой тут заслуги нету, — самолюбиво поджал губы Шматков. — У меня люди зря не бегают…
«Да уж видно: люди вертятся вокруг тебя, шпингалета, как шестеренки вокруг большого колеса», — любовно подумал Алексей, с любопытством разглядывая неказистую фигурку бригадира.
— Вот что, Шматков, — заговорил Алексей и про себя усмехнулся неожиданно пришедшей ему в голову мысли. — Я нынче пообещал наркому, что ты за три дня брусья на мосту положишь. Ферму поставят завтра к полудню, так? Завтра можно будет двинуть укладку брусьев и рельсов. Что ты об этом скажешь?
Шматкова, казалось, ошеломило это предложение:
— Это к двадцать первому, значит, уложить? А как же двадцать пятое? Отменили этот срок?
— Не отменили, Шматков, а решили придвинуть. Каждый день для государства дорог, с бою надо взять их, — сказал Алексей.
— Дело тяжелое, — после некоторого раздумья сознался Шматков. — Только ежели с боем… попробуем, — добавил он, и лицо его приняло озабоченное, упрямое выражение.
Он еще раз внимательным, деловито-хозяйственным взглядом окинул ферму, точно высчитал что-то про себя.
— Сделаю, — решительно пообещал он. — Сделаем! Двадцать первого будет готово.
— Не подведешь?
— Себя-то? Товарищ начальник… — усмехнулся Шматков.
— Ну, смотри… — Алексей пожал бригадиру руку. — После окончания работы мы созовем небольшое собрание. Ну, и ты… поддержи… С ребятами пока потолкуй.
— Есть, товарищ начальник!..
…Алексей взбирался по мосткам на крутой берег. Запыхавшись, держа в руке белую с гербом фуражку, к нему подбежал Семен Селиверстович Спирин, начальник участка, круглолицый мужчина лет сорока.
— Простите, Алексей Прохорович, что не встретил, задержался на том берегу… Увидел вашу машину, и прямо сюда… Извините…
— Пустяки, — сказал Алексей. — Сейчас мы со Шматковым порешили: мост надо закончить двадцать первого.
Спирин даже рот разинул, вытер скомканным платочком потный лоб.
— Вы шутите, Алексей Прохорович? Ведь сегодня уже семнадцатое…
— Ну и что же? Шматков дал согласие уложить свою часть брусьев и рельсов за три дня.
— Но ведь это великолепно! — сразу сменил тон Спирин. — Это просто чудесно! Конечно, успеем закончить.
Алексей усмехнулся.
Спирин, по обыкновению, никогда ни в чем не возражал ему, и это всегда смущало и даже злило Алексея., Особенно его раздражала всегдашняя готовность Спирина угодить ему, угадать малейшее его желание.
После первых же слов доклада Спирина о ходе работ и нескольких заурядных соображений, касающихся расстановки рабочей силы, о которых Алексей уже знал и недавно сам предложил их Спирину, ему стало невыносимо скучно. Он едва дослушал начальника участка.
— Почему же вам кажется возможной сдача моста двадцать первого июня? — спросил Алексей.
Спирин растерянно взглянул на него, почуяв явный подвох.
— Видите ли… Если, так сказать… — начал он, но Алексей перебил его: