Шрифт:
Разрушение заблудшей надежды на беспечность, поселившейся в изолированной глуши, несёт в себе более зловещий ужас, чем тот, что когда-либо закрадывался в людские мысли.
Часть I
1
Беспощадное июльское солнце набросилось на жителей глухой деревеньки Волхвы, которые в самый разгар летнего дня были заняты работой на полях. С оголённых тел, уже покрывшихся трудовым загаром, пот лился ручьём. Люди стояли в скрюченных позах, пропахивая землю, кровожадно расправляясь
Современные городские женщины, приобретающие продукты исключительно с пометкой «веган», скорее всего, назвали бы их сельскими йогами, комбинирующими энергетические асаны с кардио-нагрузками и отягощениями, даже не подозревая, что они в долгу перед ними за натуральное содержимое холодильника, волшебные баночки для точёной фигуры под девизом «Просто пей меня и держи задницу на стуле – всё получится!», за победу в Первой мировой войне против пестицидов в конце концов! За этими благами человечества стоят простые сельские работяги, которые в данный момент мучительно смотрят на бесконечные поля, упирающиеся в горизонт, думая про себя, что зря отпустили одних детей покорять город, а других играть в футбол на лужайке перед домом.
– Женька! Женька! А ну бегом на картошку! Давай помогай матери! – кричала маленькая полная женщина. Копна каштановых волос, образующих гигантский муравейник, вырывалась из косынки, и ей приходилось мазаться землёй, чтобы их поправлять. Ноющая поясница только подливала масла в огонь. – Вот паразит! Опять, поди, утоп в этом плеере, что Елисеевские ему из города привезли, – ворчала она.
– Что шумишь, Галк? – спросила бабка Нюра, которая ловкими движениями пальцев-сарделек препарировала сорняки лучше любого комбайна.
– Жара замучила, бабуль – она снова вытерла пот и добавила чёрных мазков. – Тебе бы самой отдохнуть!
– Здорово живёшь, Галк! Я ещё на курорте побуду! Солнышко мой ревматизм лучше этих ваших докторов лечит! – проговорил копчик бабы Нюры, потому что сама она ушла в боевую стойку.
Женька так и не откликнулся, работа кипела без него.
Издалека на тружеников смотрело огромное пшеничное поле, которому уделяли внимание только во время жатвы. Тогда в дело вступала техника, по всей округе стоял рёв комбайнов, и местным тунеядцам приходилось скрываться от батраческой доли. Прятки от комбайнов (излюбленный способ отлынивания) однажды закончились довольно печально, и сельскому врачу досталась сложная задачка по восстановлению пациентов.
– А в каком году трёх мужиков порубило? Давно ж было? – Галя решила взять перекур и сходить в гости на огород к бабе Нюре. Выпив залпом литр воды прямо из ведра, она устроилась на самодельную скамейку под яблоней. Раздался аппетитный хруст.
– Долботрясов-то этих? Подводит меня память уже, дочка. Лет 10 назад. – руки продолжали орудовать в земле. – Здесь же время идёт плохо. Лето, зима, зима, лето. Помню, народу собралось больше, чем на медовый спас. Председатель приехал, с мешками чёрными носились, всё просили малых убрать,
– Жуть какая! – сказала Галина, впившись зубами в исполинское яблоко.
– Ты ж на тот момент в город укатила. Да и не стоило тебе видеть всё это. Милиция толком и не разобралась, кто виноват или…– неожиданно бабушка замерла.
– Мм? – женщина на скамейке подалась вперёд.
– …или что – закончила мысль баба Нюра.
Галина безобидно улыбнулась. Ей хватало сказок от собственного сына, который на каждый прогул школы придумывал такие леденящие душу истории, что за него иногда действительно становилось страшно. Бывало Женька даже получал минутную фору, чтобы спрятаться от ремня – настолько сильным оказывался эффект от его выдуманных ужасов про леших, похищенные велосипеды или про стаи сов-убийц, поглощающих сладкий сок из голубых человеческих глаз и высасывающих костный мозг из позвоночника.
– Брось, бабуль. Залили за воротник и – дрыхнуть. Видать, не одну бутыль приспособили, раз даже комбайн не разбудил.
– Все так говорят – выражение лица бабы Нюры изменилось. – Пусть. Так лучше.
– Наслушаешься с тобой! – Галина махнула рукой. – Пойду к себе.
– Давай, делай как я!
Крепкая бабушкина спина склонилась к земле, снова воздав приветствие солнца особым способом, и руки-тяпки стали выполнять отточенные движения по уничтожению сорняков.
2
Деревня Волхвы могла похвастаться десятком домов до водонапорной башни и пятью – после. Это был уединённый мир, зажатый в прочные лесные тиски, за которыми находился чуть более крупный посёлок. Тамошние жители редко ходили даже в собственный магазин, где в наличии были только сигареты и сонная продавщица. Волхвам приходилось ждать еженедельную «лавку на колёсах», манящую запахом свежего хлеба, плюшек и звуками болтающейся газировки. Если «лавка» не приезжала, жителям оставалось седлать транспортные средства и отправляться через лесную чащу, опять же, за сигаретами.
Весь этот крохотный мирок вёл счёт поколений по количеству домиков – каждый рассказывал свои истории, каждый хранил свои секреты. Летом в деревню съезжалось много народу, устраивали гулянья, редкий вечер не заканчивался сборищем детей около ночного костра под сопровождение сказок Иваныча:
– Садитесь, детишки, поближе к костру. Ближе к свету. То, что я сейчас поведаю вам, опасно слушать в темноте. Темнота – его дом, его стихия, в темноте он беспощаден и непобедим. Только огня благодатного боится он и на свет не показывается. Но стоит замешкаться в сумерках, аль по дурости в лес, к пруду выйти – считай, пропали.
Мальчишки и девчонки, несмотря на возраст, кучковались и прижимались друг к другу.
– То-то же! – продолжал Иваныч. – Так вот. Очень уж зиму любит Хорх, зовут его так. Не произноси вслух, Ванька, придёт же! – топнул дед. Мальчик закрыл рот. –Ибо зимой день слаб, и вечер быстро на лопатки его кладёт. Тьма следом подступает… – старожил сдвинул брови и развёл руки полукругом, чтобы усилить эффект. – А вместе с тьмой – ОН!
В свете костра и окружённый тьмой Иваныч превращался в древнего монаха, изрекающего пророчество-предостережение.