Волк насторожился

Бушков Александр Александрович

— Сделаем так… — начал он, но, услышав мягкое курлыканье городского телефона, снял трубку.

— Господин Черский? — раздался спокойный мужской голос. — Это некто Гордеев вас беспокоит. Не могли бы вы подскочить? К харчевне? Желательно бы, не оттягивая…

Глава шестая

О пользе Африки для сибирской истории

«Гордеевым» для посвященных в данный момент был Фрол, черный губернатор града Шантарска, а «харчевней» именовалось одно из его пристанищ в центре города, домик из желтого кирпича в виде плоской коробочки с кубической надстроечкой. В надстроечке были задернутые занавесками окна, а одна стена «коробки» — целиком стеклянная. С год назад тут еще обитала студенческая

столовая (о чем и до сих пор гласили укрепленные над входом высоченные буквы с давно отключенными неоновыми, фигурно гнутыми трубочками). Потом половину столовой отвели под магазин, торговавший подержанными японскими машинами. Еще через пару месяцев куда-то испарились и половинка столовой, и автомагазин, а на освободившееся пространство после наведения должного макияжа въехал салон импортной мебели с простым и доходчивым названием «Орхидея». В эпоху увлечения самыми неожиданными названиями, гармонировавшими с профилем фирмы не более, нежели французская комбинашка с бегемотом, в этом не было ничего странного, все так живут… Бывает и хуже. Метрах в пятидесяти от последней квартиры Данила красовался коммерческий киоск под гордой вывеской «Вакханалий». Хозяин, парнишечка лет двадцати, оказавшийся рядом при установке павильона, честно объяснил лениво задавшему вопрос Данилу: что такое «вакханалий», он не знает, но слово красивое, слышал где-то, вот и понравилось…

Мебельное заведение, конечно, стояло на пару порядков выше «вакханалиев». Рекламные щиты у входа были исполнены на общеевропейском уровне, внутри красиво расставлена умопомрачительная мебель, девочки-продавщицы упакованы соответственно. Даже охранник, мгновенно вычисленный Данилом, был не мордатый дебил в камуфляже вроде архангела из «Лунной долины», где Данил иногда покупал печенье, — тот сверлил покупателей бдительным взглядом так, что поневоле пропадала всякая охота приближаться к прилавкам…

Парень в сером костюме и темно-вишневом галстуке в горошек приблизился к нему мягким кошачьим шагом — вроде бы не спеша, а на деле в три секунды оказавшись рядом, слегка склонил голову:

— Вас ждут. Прошу туда.

Данил прошел к светло-коричневой двери без таблички в глубине зала, потянул ее на себя. За дверью…

Он мгновенно справился с собой, так что сторонний наблюдатель ничего не заметил бы. Но оформлено было мастерски — прямо против двери укреплен огромный, во всю стену фотоснимок. Верзила в камуфляже, в полный человеческий рост, целится в вошедшего из короткого автомата, фон — полутемный, уходящий вдаль коридор. Иллюзия живого стража великолепная — многоцветная печать, кажется, даже объемная…

Настоящий коридор под неожиданным углом сворачивал влево, вел на второй этаж. На площадке стояли два крепыша при галстуках и глазели на него чуть разочарованно.

— Развлекаетесь? — спросил он, поднимаясь к ним.

Один пожал плечами:

— На подрасстроенные нервишки действует… Наработочка, между прочим, британская, там же и опробованная. Сплошь и рядом нападающий сгоряча принимается палить по картинке, есть время встретить его как следует — тут все решают секунды, уж вы-то понимаете… Господин Гордеев вас ждет, прошу.

Еще одна светло-коричневая дверь, еще один добрый молодец с продолговатой, матово отблескивающей рацией в руке. Данил усмехнулся — рация была не рация, а раскладной автомат-крошка из арсенала спецслужб, впрочем, не зря говорится: кто что охраняет, тот то и имеет… Точнее — кто что мастерит…

В свое время, когда Данил еще не ушел из Конторы, среди посвященного народа широко распространилась одна фантасмагорическая, но невыдуманная история, анекдот времен поздней перестройки. Бдительные патрульные из экипажа вытрезвительской машины повязали пьяненького пролетария, пытавшегося раздобыть деньжат на продолжение веселья путем продажи некоего загадочного агрегата, больше всего напоминавшего солидный рюкзак-параллелепипед, к которому толстым резиновым проводом была примастрячена загадочная фиговина, напоминавшая то ли флейту,

то ли подзорную трубу в шикарном исполнении (дело было в одном старом промышленном городе западнее Тюмени, но восточнее Казани). Пролетария сунули отсыпаться, утром он агрегат своим не признал, как ни настаивал дежурный, был отвезен домой для проверки паспортных данных, где и отпущен, благо жена штраф тут же и уплатила. Агрегат провалялся в углу приемной «трезвяка» все выходные, понедельник и кусочек вторника, каждая новая смена над ним лениво дискутировала, а потом забывала в горячке трудовых буден, какой-то клиент мимоходом облевал, после чего к нему и вовсе перестали приближаться, а выкидывать всем было лень.

После обеда во вторник привезли поддавшего инженера с некоего хитрого предприятия, прозванного в народе «Пентагоном». Стоял день получки, клиент пер косяком, регистрировать не успевали, и в «предбаннике» образовался бессмысленно тыкавшийся туда-сюда табунок.

Инженер заорал так, что вздрогнули привычные ко всему на свете дежурные. Сначала ему не поверили, конечно, но потом новенький и оттого ретивый сержант на всякий случай звякнул куда надо. Приехавший откуда надо подполковник потерял дар речи, а когда узнал, что агрегат пролежал тут трое с половиной суток и кое-кто даже пытался нажимать кнопки и вертеть рычажки, дар речи вновь обрел и добрых пять минут выпаливал все сугубо русские слова, какие знал.

Рюкзак с фиговиной оказался производимым в «Пентагоне» лазерным метателем, новейшей военной выдумкой, способной с одного раза вспороть бронетранспортер, как консервную банку, и поэтически нареченной «Блик». Батареи были заряжены так, что на один паршивенький импульс хватило бы. Отбывая, подполковник посоветовал:

— Скажите вашим лопухам, пусть сходят свечки поставят, кого-то Бог определенно хранит…

За очередной, последней дверью оказался кабинет, обставленный без особой роскоши, но уютно. Фрол был один. Он встал с дивана в серо-голубой узор, подошел, и они довольно долго созерцали друг друга, молча прощупывая взглядами. Вживую Данил видел «черного мэра» (а по некоторым сплетням, даже «черного губернатора») впервые — а в изображении лицезрел по телевизору дважды, но это, разумеется, не шло ни в какое сравнение с оригиналом.

— Впечатления? — с намеком на улыбку поинтересовался Фрол.

— А ваши?

Фрол обозначил улыбку чуть явственнее:

— Соответствующие.

— Вот и у меня — аналогично, — сказал Данил самым светским тоном.

— Пить будете?

— Почему бы нет? — Данил пожал плечами.

— Тогда выбирайте сами.

Данил, поразмыслив, плеснул себе в дымчато-синий бокал с заранее наколотым льдом «Баллантайнз», на три пальца, помешал серебристо звякающие льдинки стеклянной палочкой с припаянным на конце крохотным желтым самолетиком.

— Работа изящная, спасу нет, а? — сказал Фрол. — В Лондоне мне сказали, что вся эта красота — одноразового назначения, но у кого ж рука повернется выкидывать в мусор? У какого славянина? Держу вот, бьются помаленьку… Бывали в Лондоне?

— Увы.

— Увы — в каком смысле?

— В смысле — бывал единожды, — сказал Данил. — А «увы» — оттого, что не видел ничего, кроме о б ъ е к т а…

— Ну, у меня та же история… Брежнев, насколько я помню, Альбион не посещал?

— Да, это было уже потом… — сказал Данил без всякой охоты развивать тему.

Фрол это почувствовал, показал на диван, сел рядом:

— Итак, обнюхались, танец знакомства исполнили, светски улыбнулись… Бес знает вас в лицо?

— Ого! Встречались… и гутарили.

— Вы, насколько я знаю, уже достаточно обжились в с и с т е м е, чтобы не звенеть нервами, как струнами… — сказал Фрол. — Если Бесик загнется, «Камаринского» спляшете?

— Спляшу, — угрюмо бросил Данил. — Серьезно. С прихлопами и притопами, тряся и вибрируя бюстом.

— Бюстом трясти — это в «цыганочке», — серьезно сказал Фрол и добавил, в общем, даже небрежно: — А пострелять не боитесь? При условии, что и в вас будут стараться попасть…