Волк насторожился
Шрифт:
— Все три текста идентичны? — спросил он.
— Да.
— Кто их написал?
— Какой-то китайский книжник. В войске у Чингисхана, говоря современным языком, в штабе, было множество китайцев. Он ведал еще и сокровищницей, их там было несколько, проверяли и контролировали друг друга, эту систему опробовали уже тогда… впрочем, и тогда она была древней. Ему поручили отобрать самое ценное, главным образом тангутское — есть версия, что Чингисхана убила тангутская царевна, насильно взятая в жены после разгрома царства. Китаец этой версии держался. Как он пишет, «комиссия по похоронам» решила, что все тангутское золото должно уйти в землю, где оно будет «спать без кошмаров». Китаец свою работу прилежно выполнил, но он прожил при Чингизе лет десять, монголов узнал неплохо и стал догадываться, что всех,
— Милая традиция…
— Ну, наши предки были не гуманнее, — спокойно сказала Юлия. — Дмитрий Донской, когда строил укрепления с подземными ходами, тоже положил потом всех мастеров. Кое-кто считает, что это легенда, но такие предания на пустом месте не возникают.
— А что было потом?
— Ему удалось бежать, и побежал он не на юг, не на родину, куда скорее всего и помчалась бы погоня в первую очередь, а на север, к Байкалу. Укрылся в тохарском дацане. Времени, должно быть, нашлось достаточно — прижился, стал работать в мастерской, написал три одинаковых «мемуара» и заделал в статуэтки… Вот дальнейшего мы никогда уже не узнаем. Может, его все-таки отыскали в дацане. Разведка у Чингиза и его наследников была поставлена превосходно. Может, он благополучно умер своей смертью — он пару раз упоминает, что уже немолод. Как бы там ни кончилось, тайну он унес с собой, а статуэтки остались в Хамаргочорском дацане и стояли там лет семьсот. Монголы обычно чужие храмы не трогали, они чтили всех «посторонних» богов или по крайней мере боялись обижать… Маньчжуры так далеко не забирались, в семнадцатом веке пришли казаки, и воцарилось полное спокойствие — пока не началась борьба с опиумом для народа… Вы, кстати, не суеверны?
— Не особенно.
— Издавна ходят смутные предания, что раскопать могилу Чингиза — означает выпустить войну. А тангутское золото кое-кто считал проклятым… — улыбка пропала с ее лица. — Знаете, когда вокруг столько смертей, поневоле начинаешь прислушиваться ко всякой чепухе…
— Однако вас это не останавливает? — усмехнулся Данил.
— Нет.
— Понятно, убивают всегда других… Так почему это должно останавливать меня? Сдается мне, все тангутские демоны давным-давно перемерли…
…С невидимых в темноте сопок временами налетали порывы прохладного ветерка, и кедровые лапы покачивались, заслоняя желтые фонари, на дорожки тогда ложились причудливые тени. Данил, стоя в тени у незанятого коттеджа, в который раз прислушался к тишине.
Все устроено, как он задумал. Три группы — по четверо в машине — заняли позицию у дороги. Охрана проинструктирована. Если даже какой-нибудь ниндзя вздумает лезть через забор, там и останется. «Пояс безопасности» заложили сразу, едва заполучив это заведение — вдоль забора с внутренней стороны тянулся ковер высокой травы, метра в два шириной, напичканный сюрпризами, главным образом хитро расставленными стальными колышками, зазубренными, как остроги, и петлями из стальной проволоки. Попав конечностью хотя бы в одну, незваный гость имел на выбор две возможности: либо удушиться, пытаясь вырваться, либо орать во всю глотку, что он сдается. Были еще натяжки от германских сигнальных мин, способных устроить неплохой фейерверк со звуковыми эффектами. Через забор, в общем, не прорваться, любая группа застрянет там безнадежно. Выход подземного туннеля, кончавшегося метрах в пятидесяти за оградой, снаружи хорошо замаскирован, и его так просто не откроешь. Остается парадный вход — ворота. Скоро должен появиться кто-то знакомый, кому вроде бы и нечего делать здесь в эту пору, но складное объяснение у него, конечно же, найдется такое, которому никто не удивится… Нет, ну все-таки кто? Если бы знать заранее, не стоило и огород городить…
Он еще раз прошелся вдоль «зеленого пояса» и направился к коттеджу. Обстановка там царила самая непринужденная. На экране героически преследовал кого-то скуластый, как тохарец, Клинт Иствуд, размахивая устрашающим калибром. Но боевик никто не смотрел, Юлия устроилась в глубине комнаты и лениво пригубляла коньяк, определенно наслаждаясь некоторой
— Но у вас же для развода достаточно что-то сказать — и пожалуйста…
— И непременно при свидетелях, — уточнил Ирадж. — Но к этому есть дополнения: муж обязан выдать разведенной жене все ее драгоценности, приданое и личные деньги, если она такие заработала, и потом содержать пристойно до конца жизни и ее, и детей, если есть дети…
— А если он не захочет?
— Как он не захочет? — Ирадж удивился всерьез. — А шариат?
Марина откинулась в кресле, обдумывая новую атаку. Данил рассеянно смотрел на ее высоко открытые ноги и думал, что Лара оказалась права на все сто. В постели все шло прекрасно, ему редко встречались женщины, в которых так легко было бы входить, словно в теплый ручей — но ведь непременно рано или поздно приходит пора разговоров, женщина начинает в е с т и с е б я, д е р ж а т ь с я… Как искусно она ни сплетает сети, на дороге к пятому десятку многое начинаешь предугадывать безошибочно.
Экстравагантная генеральская доченька все срисовала точно — Марина мягко и непринужденно начала внушать ему, что прямо-таки жаждет обрести в его лице тихую пристань. Данил столь же мягко (как-никак чуть ли не пленница, чуть ли не военный трофей) пытался дать ей понять, что корабли в тихую пристань пускает с большим разбором, на временную стоянку — но она, конечно же, была уверена, что правила пишутся только ради присовокупления к ним в дальнейшем исключений… Словом, шел старый, как мир, поединок между бабой, стремящейся окрутить, и мужиком, стремящимся выпрыгнуть в окно. Перемежаемый, слава Аллаху, неплохим сексом, что пока как-то и примиряло…
— А зачем вы собираетесь убить Салмана Рушди? Это же средневековая дикость…
— Вы никогда не слышали таких слов — «святотатство» и «богохульство»? — уже совсем серьезно спросил Ирадж. — Фанатик — тот, кто рушит чужие храмы, а если защищаешь свои у себя дома, нужно какое-то другое слово… Я вам объясню совсем коротко. Каждый мусульманин верит, что Коран написал пророк Мухаммед по слову Аллаха. А Рушди… У него герой, в котором человек ислама сразу угадает Мухаммеда, пишет книгу, в которой человек ислама сразу угадает Коран. И по Рушди, некоторые суры Корана человеку этому вложил в разум не Аллах, а сатана… Вам понравилось бы, напиши кто у вас такой роман, где получается, что один из четырех ваших апостолов был не апостол, а сатана в образе пророка? Или вы, христиане, стали такими равнодушными, что для вас и богохульство не богохульство? — от волнения он стал запинаться и подыскивать слова, сразу почувствовался акцент. — Мы же не заставляем англичан ломать у себя церкви и ставить мечети, почему они говорят, что мы — сневе… средневековые фанатики? Нельзя прощать святотатства…
— Бросьте, ребята, — сказал Данил миролюбиво. — Мариночка, не устраивай ты столкновения культур…
— У нас все подписывали письмо в защиту Рушди…
— Году в девяносто первом? — хмыкнул Данил.
— Ага.
— А романчик его вы читали? — Не дождавшись ответа, он фыркнул громче. — Нельзя, милые мои, гадить в храме, вот и весь сказ. А если нагадил, будь готов, что тебе хребет сломают… — Перегнулся с кресла, дотянулся до гитары и тихо прошелся по струнам:
В красном сне, в красном сне, в красном сне бегут солдаты — те, с которыми когда-то был убит я на войне…
Не было настроения, и он положил гитару назад.
— Сколько у вас людей? — тихо спросила Юлия.
— У меня есть я, — ответил он тем же полушепотом. — А остальное приложится.
— Они уже копают…
— Тем лучше, — сказал Данил. — Вот пусть и выкопают все, меньше возни. Копальщиков только жалко…
— Думаете…
— Один милый дядя, тот самый, что присматривает за раскопками, успел здесь наследить и познакомиться со мной заочно, — сказал Данил. — У него вполне объяснимая, но поганая привычка — не оставлять свидетелей. И я крепко подозреваю, что он этой привычке не собирается изменять и впредь…