Волк среди волков
Шрифт:
Она стоит под дождем, на крыльце гостиницы. Фингер с важным видом садится за баранку. Автомобиль сердито ревет и медленно отъезжает — фрау Эва идет обратно в гостиницу. Быстро бежит она вверх по лестнице, ей кажется, что за это время что-то произошло наверху, сердце бьется сильнее. Ах, если бы что-нибудь случилось, если бы Виолета проснулась! Если бы можно было с ней поговорить. Теперь она могла бы с ней говорить…
Но Виолета крепко спит.
Она могла бы с ней говорить, но нельзя, Вайо спит. Мать сидит у ее постели, она смотрит на свое дитя — ей хотелось бы многое сказать.
Стучат!
Это пришел доктор. Пожилой, тощий человек, со странно блеклыми глазами, с очками в грошовой никелевой оправе, с неуклюжими манерами, должно быть холостяк. Ее охватывает нетерпение уже при виде того, как он обстоятельно слушает пульс, удовлетворенно качает головой, будто он — сам бог, сообщивший силу этому биению пульса. Конечно, он ничего не знает! Он что-то несет о шоке, о необходимости спать подольше, дать ей передышку, ни о чем не расспрашивать по пробуждении, щадить оскорбленное чувство девушки…
Что знает этот скучный педант об оскорбленных чувствах ее дочери? Ведь он видел ее только в беспамятстве, без сознания! Он, оказывается, даже не говорил с Ахимом, он и о нем не может дать ей никаких сведений.
Как долго будет спать Виолета? До полуночи, может быть до следующего утра? Единственное, что удалось сделать этому болвану — отнять у нее Вайо как раз в те часы, когда она больше всего нуждается в материнской ласке!
Можно ли, по крайней мере, забрать сегодня же девочку из этого ужасного номера? Когда? Ну, как только вернется муж! Доктор не возражает? Она не проснется в машине?
— Превосходно. Значит, мы едем, как только вернется господин фон Праквиц. Благодарю вас, господин доктор! Разрешите вручить гонорар сейчас или вы пришлете нам счет?
— Сударыня, все зависит от минуты, когда она проснется, — говорит доктор и садится без приглашения.
Он смотрит на нее дружески, но очень твердо.
Да, конечно. Это понимает и фрау фон Праквиц. Потому-то она и хочет забрать Виолету из этого унылого номера в привычную домашнюю обстановку!
— Пожалуй, это именно и неправильно, — говорит доктор, — пожалуй, она не должна видеть ничего привычного, когда проснется. Не видеть своей старой комнаты, знакомых лиц, быть может даже вас, сударыня.
— Но почему вы так думаете, доктор? — с досадой спрашивает фрау фон Праквиц. — Ведь я знаю, что произошло. Какая-нибудь незначительная любовная история, которая показалась моей дочери трагедией. Я не охотница читать проповеди, я не сделаю ей ни малейшего упрека.
— Вот, вот, — улыбается доктор, — вы говорите незначительная любовная история, а фройляйн от нее почти теряет рассудок. Два мира, сударыня, два совершенно различных мира, которые друг друга никогда не поймут…
— Виолета с этим справится… — начинает фрау фон Праквиц.
Но доктор бесцеремонно перебивает
— Я с утра все думаю, сударыня, не допустил ли я ошибки. Мне надо бы сегодня до впрыскивания добиться, чтобы фройляйн заговорила. Она не была без сознания. Нет, сударыня, не была, она только симулировала беспамятство… Она пережила что-то ужасное, но она страшится чего-то еще более ужасного, что ей предстоит пережить.
— Простите, сударыня, — продолжает врач. — Я, конечно, могу ошибаться. Но так это мне рисуется, это вполне возможно, многое говорит за это. Она играет в беспамятство, надеется, что так беда пройдет мимо — быть может, для этой беды существует какой-то срок, ведь мы же не знаем…
— Что это еще за новая беда? — выходит из себя фрау фон Праквиц. Человек этот ее покинул, я уже давно подозревала. Здесь она случайно встретилась с ним, произошло объяснение с моим мужем. Тот человек оказался негодяем, иначе муж не плеснул бы ему вина в лицо. Все это привело ее в сильнейшее возбуждение. С нею случился нервный припадок, — очень хорошо, то есть очень плохо, — но что же это за новая беда?
— Это именно то, чего мы не знаем, сударыня, и чего мы, вероятно, знать не должны. Видите ли, — говорит врач убедительно, ибо фрау Эва с недоверием и недовольством относится ко всем его словам, — если бы это было так, как вы предполагаете, вашей дочери стало бы легче после ссоры. То, что отец, а значит и мать наконец узнали ее тайну, должно принести ей облегчение. К чему же это столь юное существо еще притворяется, к чему оно хватается за такое чуждое ему средство?
— Но ведь это только предположение, что Виолета притворилась, доктор, вы ведь с ней не говорили?
— Нет, к сожалению, не говорил. Все это только предположения. Тут вы правы, сударыня.
— Ну, хорошо, а что бы вы посоветовали сделать?
— Отдайте вашу дочь в здешнюю больницу, там за ней будет хороший уход, она, вероятно, почувствует себя в надежных руках. Если она проснется, если потребует вас, вы можете быть у нее через десять минут. Если она захочет домой — пожалуйста, в любую минуту.
Фрау Эва фон Праквиц задумчиво посмотрела на доктора. Не то, чтобы она раздумывала над его предложением, она находила его слишком глупым. Ведь она знала свою Виолету, несколько слов — и все уладится между матерью и дочерью. Разумеется, она будет уважать тайну Виолеты. Она будет относиться к ней, как женщина к женщине, — это она твердо решила еще до болтовни доктора о беде, еще большей беде. Нет, если фрау Эва задумалась, то о том, почему доктор сделал ей такое предложение и что за этим кроется.
Она спросила просто:
— И вы лечили бы нашу Виолету в здешней больнице?
— Если желаете, сударыня, я могу, конечно, время от времени заглядывать к ней, — сказал доктор, ничего не подозревая.
Для фрау Эвы все стало ясно: этот докторишка, жалкий служащий больничной кассы, почуял деньги. Он предостерегает насчет беды, чтобы иметь предлог для продолжительного, дорогостоящего лечения. Она встает:
— Итак, большое спасибо, доктор. Я подумаю о вашем предложении вместе с господином фон Праквицем. Если мы примем его, мы еще дадим вам знать.