Волк среди волков
Шрифт:
— Ты на моем месте давно бы от великого ума подавился собственным дерьмом! — заорал в бешенстве Мейер. Он опрокидывает стакан, затем другой и говорит спокойней: — Задним числом и дурак куда как умен. Что ж ты мне нынче днем не сказал, что ты давно бы распорядился свозить?.. Ага!.. — Он надменно улыбается, зевает и снова берется за стакан. Теперь он смотрит на лесничего, таинственно подмигивая прищуренным глазом, и говорит многозначительно: — Впрочем, ротмистр прогонит меня не только из-за этого.
— Да? — спрашивает лесничий. —
— У себя, — говорит Мейер-губан. — Пришел недавно вместе с лейтенантом.
Книбуша это не устраивает. Если лейтенант тоже там, нет смысла идти к старосте и заводить с ним разговор о закладной. А нужно бы. Через пять дней выходит срок уплаты полугодовых процентов, нельзя же допустить, чтобы ему всучили бумажку в двести марок!
— Ты что, оглох на оба уха, лесничий? — кричит Мейер. — Я у тебя спрашиваю, сколько лет Вайо?
— Нашей барышне?.. Ей в мае исполнилось пятнадцать.
— Ай-яй-яй! Ай-яй-яй! — качает головою Мейер. — Ротмистр меня определенно прогонит.
— Почему же? — не понимает Книбуш, но неусыпное любопытство наушника и шпиона уже подстегивает его. — Ты что хочешь сказать?
— Ах, оставь! — Мейер делает великолепный отстраняющий жест. — Придет срок, узнаешь. — Он пьет и смотрит на лесничего сквозь прищуренные веки, бесстыдно при этом хихикая. — Великолепная у девчонки грудь, должен я тебе сказать, Книбуш, старый греховодник!
— У какой девчонки?.. — оторопел лесничий. Он не хочет верить.
— У маленькой плутовки, у Вайо! — говорит пренебрежительно Мейер-губан. — Вкусная штучка, доложу я тебе. Как она со мною поздоровалась только что, лежа на своем шезлонге. Там на крыше над кухней, доложу я тебе, в одном купальном костюме. А потом расстегнула вот так застежки на плечах, а потом — нет, не будем об этом говорить, рыцарь всегда остается рыцарем!
— Врешь ты, Мейер! — возмутился лесничий Книбуш. — Мелешь вздор и только! Нализался!
— О, конечно, я вру, — говорит Мейер-губан с наигранным равнодушием. Я, конечно, пьян. Но если кто спросит тебя, Книбуш, ты можешь заверить, сославшись на меня, что у Вайо вот здесь (он показывает на грудь, около подмышки) маленькая коричневая родинка — превкусное местечко для поцелуя, Книбуш, скажу я тебе на ушко…
Мейер смотрит с ожиданием на лесничего.
Тот раздумывает вслух:
— Что ты видел ее в купальном костюме, Мейер, я поверю. Она частенько лежит так на крыше кухоньки, и старая барыня куда как злится, говорила мне кухарка Армгард. Но чтоб барышня с тобой что-нибудь там… нет, Мейер, в этом ты меня не уверишь, это ты рассказывай кому-нибудь поглупее, чем лесничий Книбуш!
Лесничий осклабился с чувством собственного превосходства. Он отставил недопитый стакан и встал:
— Пошли, Цезарь!
— Не веришь? — закричал Мейер-губан и тоже вскочил. — Ты не представляешь себе, Книбуш, как женщины
— Не-ет, не-ет, Мейер, — презрительно осклабился Книбуш, и этим заявлением он навеки превращает Мейера в своего смертельного врага. Какая-нибудь коровница или птичница, может, и польстится на тебя, но наша барышня — не-ет, Мейер, ты просто нализался…
— Доказать тебе?! — положительно закричал Мейер. От спирта, от ярости, от унижения он совершенно потерял рассудок. — Вот, смотри — черным по белому! Читать умеешь, раззява? Вот! Это письмо написала мне твоя уважаемая барышня! — Он вытаскивает из кармана письмо, вскрывает его. Читать умеешь?.. «Твоя Виолета». «Твоя» подчеркнуто, видишь ты, разиня пучеглазая? Вот изволь, читай: «Мой любимый! Мой самый любимый!! Единственный!!!» — Видишь восклицательные знаки? А тут… Нет, всего тебе читать не нужно… Вот тут еще: «Я так, я та-ак тебя люблю!» — Он повторяет: — «Та-ак люблю!» Ну что, любовь это или нет? Что ты теперь скажешь?
Он торжествует. Толстые губы его дрожат, глаза сверкают. Лицо раскраснелось.
Но слова его оказали совсем иное действие, чем он рассчитывал. Лесничий Книбуш отошел, стал в дверях трактира.
— Нет, Мейер, — говорит он. — Этого ты не должен был делать показывать мне письмо и все мне выкладывать. Экая ты свинья, Мейер! Не-ет, ничего я не видел, ничего не знаю, за такое можно поплатиться головой. Не-ет, Мейер, — говорит Книбуш и с неприкрытой враждой смотрит на него своими старыми, поблекшими глазами. — Я на твоем месте сейчас же уложил бы чемодан и укатил бы отсюда без предупреждения как можно дальше. Потому что, если ротмистр узнает…
— Да что ты в самом деле панику разводишь, заяц трусливый! — проворчал Мейер, но все же сунул письмо обратно в карман. — Ротмистр ничего не узнает. Если ты будешь держать язык за зубами…
— Уж я-то зря язык не распускаю, — говорит лесничий и на этот раз действительно не собирается сплетничать. — Тут и обжечься недолго, а мне оно ни к чему. А вот ты, ты не удержишься и разболтаешь… Нет, Мейер, раз в жизни поступи разумно, уезжай. Да поскорее… Смотри ты, ведь и впрямь начинается…
Оба они и думать забыли о погоде. Небо делалось все черней и черней. На мгновение в трактире стало светло как днем, потом раздался оглушительный треск, а теперь, шурша и грохоча, хлынуло из тысячи небесных водокачек.
— Куда ты побежишь в такую непогоду! — вырвалось у Мейера.
— Ничего! — бросил поспешно лесничий. — Я мигом перебегу через площадь к старосте. Нельзя мне тут с тобою… — И побежал.
Мейер-губан видит, как он исчезает за густой завесой дождя. В трактире пахнет спиртом, прокисшим пивом, навозом. Мейер медленно одно за другим раскрывает окна. Он проходит мимо стола, за которым только что сидел с лесничим. Тянется невольно к бутылке.