Волк в ее голове. Книги I–III
Шрифт:
То есть, эти люди говорят со мной на переменах, здороваются у гимназии, а втайне… презирают? Считают идиотом, которому оценки ставят за красивые глаза? За трах Вероники Игоревны с моим батей?
Листок ответов будто разгорается в кармане и обжигает ногу, живот, лицо.
Я сосредотачиваюсь и внимательно скребу по доске:
М А Н И Ф Е С Т
Мел плохой – не мягкий, а твёрдый, из тех, что царапают эмаль. Это неприятное ощущение передаётся от подушечек пальцев к спинному
Мой «МАНИФЕСТ» доходит до овражка трещины и на букве «Е» пересекает его. Нет, серьёзно, откуда такая пробоина? Будто кто-то рвался наружу из доски и долбился рогами-ногами-головой.
Словно в насмешку, в шею ударяется бумажка и закатывается под умывальник.
– Воин духа, спишь ты или пишешь? – интересуется Богиня. – Времени нету – есть только жизнь.
Я ударяю мелом в доску, чтобы хоть так, звуком, взбодрить себя.
Манифест – девиз или типа того.
Да?
В затылок долбит ещё одна бумажка, отчего появляется желание почесаться, а затем – кого-то придушить.
Шум грозы стихает, и воцаряется неуютная тишина.
Я поднимаю руку с мелом и выскребаю первое, что приходит в голову:
СВОБОДНАЯ ФОРМА
В классе раздаётся хохот, от которого по моему телу пробегают одновременно волны страха и паралича.
Что? Что не так?
Ты перепутал буквы «л» и «д». Соберись.
Я перевожу дух и начинаю пункт манифеста снова.
О чём вообще писали в моей анкете?
Гадости о Диане. Гадости обо мне.
Один человек упомянул гимназию.
«Твой Валентос». «Угадай, кто я».
Валентос.
Раньше он не тыкал меня в спину. Или тыкал, но редко, так, дурачась. А сейчас… сейчас в этих пытках прорывается некая злость. На что?
Я уже не обращаю внимания на звуки класса, потому что снова и снова прокручиваю в голове ответы о Диане.
Склады. ППЧ. Вокзал. Афган…
Афган?..
Бело-голубая спинка буквы «З» уходит в сторону, меня охватывает дрожь. Я делаю вид, что перечитываю текст на предмет ошибок, пока сам напрягаю память.
«Афганом» у нас называют район вокзала и складов за ним. Взрослые говорят, будто раньше там кипела жизнь – в советское время, когда заводы Северо-Стрелецка вовсю работали. Теперь это место пользуется дурной репутацией. Там постоянно избивают, насилуют, втыкают отвёртки в шеи, и ни одна живая душа не понимает, кому принадлежит это кладбище северо-стрелецкой промышленности.
Пальцем я подтираю горбатую спинку «З» и дорисовываю «Э». «ОГЭ». Теперь верно.
Трое… нет, четверо написали об Афгане, о вокзале или складах.
Четыре, блин, человека.
Раздаётся звонок, от резкого вибрато которого меня сковывает льдом. Я ошалело отступаю от доски и оглядываюсь.
За окнами промаргивается солнце, и класс прочерчивают контрастные тени. Громко шлёпают в ведро капли с потолка. Народ шепчется, фотографирует меня, доску. Плохо
М А Н И Ф Е С Т
1. Свободная форма за хорошие оценки.
2. Опоздание на первый урок на 15–20 мин. без ора и вызова отца за отдельные достижения.
3. Учить только интересные предметы.
4. Оценка работы учителей учениками, и зарплата учителям с учётом их рейтинга.
5. Государство должно платить ученикам с учётом такого же рейтинга. Можно вообще рейтинг гражданина ввести, и за высокий рейтинг – особые привилегии. Например, иммунитет от коллекторов.
6. В топку ОГЭ, в топку ЕГЭ, в топку ДЗ.
7. Внутригимназиучрежденческие партии с увеличением самоуправления гимназистов вплоть до участия чемпионов гимназий в правительстве.
8. Передача власти в стране интеллектуальной элите.
Ошибок нет, я это вижу – ни одной долбанной ошибки, – но что-то не так, если весь 10 «В» включил камеры на телефонах.
Я ещё раз всматриваюсь в текст и лишь тогда, с холодком, со стыдом понимаю: с грамотностью всё нормально, но буквы… буквы вычерчены в зеркальном отражении. Будто писало существо с ТОЙ стороны доски. С изнанки.
Сон девятый. Орфей спускается в ад
Помните ту фразу, которую писали на средневековых картах, когда обозначали неведомые земли?
«Там обитают драконы».
Наверное, так же пометили бы путешественники и наш Афган.
Вообразите себе железнодорожный вокзал, а вокруг него – улицы покрасивее, улицы, полные людей, улицы-модницы с кафе и неоновыми вывесками. Рабочий день. Звучат десятки голосов, шумят машины, пищат клаксоны. А потом, будто жилы во время пытки, из этого винегрета вытягивается всё яркое и живое – вытягивается, пока не остаются лишь два цвета: серый и запёкшейся крови.
Нависают одинаковые кирпично-красные постройки: окна заколотили досками, двери замуровали штукатуркой. Зловещие бетонные заборы перекрывают небо, прячут угрюмые пакгаузы и котельные. Отметки наводнения напоминают об уровне воды 5 октября 2014. Граффити на стенах предупреждают: «Это не страна, это ёбаная декорация».
Я сворачиваю в тёмный проезд между складами. Под ногами завивается старая узкоколейка (даже слово старое) – по ней явно не ездил ни один состав со времён Медведева, да и сама она явно не помнит, куда направляется.