Волк
Шрифт:
Я наклонила голову, впервые хорошо разглядев ее с тех пор, как уехала почти девять дней назад. — Твое лицо, — выдохнула я, чувствуя, как в животе закручивается спираль. Я знала, что ее избили, но видеть это было совсем другое дело. Я видела все виды Ло после сражений — усталой за эти годы, в разной степени избитой. Она всегда выносила это хорошо, как знак чести, ни разу даже не намекнув, что это каким-то образом делало ее менее воинственной из-за того, что ей то тут, то там надирали задницу. Но это было не то же самое. Когда это был нечестный бой, когда один из ее демонов выскочил из ниоткуда и пытался утащить ее обратно в ад.
— Спина хуже, — пожала
Конечно, она знала. Какой же я была идиоткой, думая, что мне это сойдет с рук. Я провела рукой по птичьему гнезду, которое называла волосами. — Ты знала. Как долго?
— Примерно с той минуты, как я поднялась с земли.
Я громко выдохнула. — Тебя там не должно было быть. Ты должна была быть у Рейна. Я сказала Саммер…
— Вот, что это значит, — засмеялась она. — О, теперь в этом гораздо больше смысла.
— Что значит?
— Этот нелепый званый обед. Никто из нас не понимал, какого черта мы там оказались, кроме того, что Саммер закатывала истерику любому из нас, кто сказал, что не сможет прийти.
— Я хотела, чтобы вы все были в безопасности, — призналась я.
— Пока ты творила хаос.
—Я не хотела, чтобы кто-то из дружелюбных думал, что это кто-то из других дружелюбных делает грязь, — сказала я, имея в виду Хейлшторм, Приспешников, Ричарда Лионе и семью Маллик — все организации, которые, хоть и делали не совсем законные вещи, имели моральный кодекс. Я не хотела, чтобы кто-то из них начал показывать пальцем и развязывать войну там, где всегда был мир, даже товарищество.
Ло молчала в течение долгой минуты, глядя, как она борется за то, что правильно сказать. — Та ночь, детка, та ночь выжжена в моей памяти, — сказала она, и я знаю, что она не имела в виду ночь взрыва. Она имела в виду ту ночь, когда нашла меня, когда мне было шестнадцать. — Иногда, когда я закрываю глаза, я вижу все так же ясно, как тогда. Ты была слишком молода, чтобы быть настолько сломленной. В шестнадцать со шрамами, которые взрослая женщина никогда не сможет носить. И не только эти, — сказала она, проводя рукой по татуировкам на моей руке, татуировкам, которые я сделала, чтобы скрыть то, что было под ними. — Я имею в виду те, что ты носишь внутри. Я не знала тебя. Ты даже не могла заговорить со мной, твое лицо так распухло, но я тебя узнала. Я поняла. Наши души говорили на одном языке — языке, который могут полностью понять только женщины, детка. И в ту секунду, когда я подобрала тебя на той улице, я знала, что отдала бы все, чтобы увидеть, как однажды ты снова сможешь нести свой собственный груз, увидеть, как ты улыбаешься или смеешься, увидеть, как ты начинаешь исцеляться.
— Я пыталась, Ло, — сказала я отчаянным шепотом. — Я пыталась. Я так старалась отмахнуться от него, похоронить его глубоко и двигаться дальше, быть лучшей, сильной женщиной. Я старалась изо дня в день.
Ее рука схватила мою и крепко сжала. — Нет. Ты не пыталась. Тебе это удалось. Это заняло много времени, годы, но ты исцелилась снаружи. Но поскольку я говорила на твоем языке, детка, я знала, что есть некоторые шрамы, отмеченные глубоко в твоей душе, которые никогда не заживут. Я это понимала. Я никогда не ожидала, что ты проживешь один день так, как будто всего
— Ло… — сказала я, качая головой. Она собиралась рассказать мне о своем прошлом. Она думала, что, рассказав мне, впустив меня, я, возможно, почувствую себя достаточно комфортно, чтобы сделать то же самое. Но мне это было не нужно. Мне не нужны были кровавые подробности.
— Я была не права, скрывая это. Я ошибалась, думая, что то, что случилось со мной, определит то, как другие увидят меня. Не моя вина, что я вышла замуж за человека, который оказался не тем, за кого я его принимала. Я не виновата, что он избил меня, что он сам на меня напал. Я даже не виновата, что осталась. Я была молода. Старше, чем ты была, детка, но слишком молода, чтобы справиться с этим. Я не видела выхода. Но когда я наконец это сделала, я нашла его.
— Ло, — вмешалась я, мне нужно сказать ей, что я уже знала о нем. — Я знаю о Дэмиане Крейне.
Ее тело дернулось, и я увидела предательство на ее лице. — Кэш сказал…
— Я вынюхивала, Ло. Я знаю, что не должна была, но я не могла заснуть. Было так много книг, которые я могла прочитать, так много статей, которые я могла просмотреть. Я изучила вас всех с самого начала. Я знала, что вы женаты. Я знала, что ты его бросила. Я не знала, что он бил тебя, — моя губа слегка задрожала, прежде чем я заставила себя расслабиться. — Но ты права — это не изменило моего отношения к тебе. Это не определяет тебя. Ты — это ты. Ты самая крутая сука, которую я когда-либо встречала, и ты научила меня многому: как быть сильной, как преодолевать, хотя я не знала, что и у тебя есть что-то подобное, чтобы преодолевать, я думаю, что чувствовала это. Я чувствовал это нутром.
— Волк охотится за Лексом, не так ли? — спросила она так, словно уже знала ответ.
Но я все равно ответила. — Да.
— Я знаю, что это неправильно с моей стороны, но я действительно надеюсь, что он найдет его до того, как Рейн, Кэш и Репо найдут его.
Я резко выдохнула, благодарная ей за то, что она сказала это, чтобы я не чувствовала себя так неправильно, думая об этом. — Я тоже.
— Тогда давай просто посидим здесь и будем… вместе, ладно?
— Да, — согласилась я, уютно устраиваясь в большой теплой постели.
Некоторое время спустя, устроившись рядом со мной, на боку, чтобы не травмировать больную спину, она нарушила молчание. — Однажды ночью, когда я спала, Кэш пришел и взял одну из моих книг…
— О нет, — простонала я, улыбаясь при этой ужасной мысли. Ло, задиристая леди-лидер, которой она была, а также она была безнадежным романтиком. Это доказывалось тем, что она поглощала бесконечные непристойные любовные романы. Это было то, из-за чего я постоянно дразнила ее.
— Потом он начал читать одну из сексуальных сцен. Вслух.
При этих словах с моих губ сорвался смех, неуместный в данной ситуации, но неконтролируемый. Я откинула голову назад и позволила ему омыть меня, образ сексуального белокурого байкера, сидящего там и читающего грязную сцену смущенной Ло, пришел мне в голову… это было слишком хорошо. —Ты была смущена?
— Словами даже не описать.
— Он дразнил тебя?
Ее улыбка стала мягкой. — Он пытался заставить меня расслабиться, не смущаться. А потом… ну, кое-что случилось.
Я почувствовала, как моя улыбка стала немного дьявольской. — Шутишь, да? — Спросила я, приподняв бровь. — Он так же хорош, как об этом говорят на улице?