Волки Дикого поля
Шрифт:
…Летописец Успенского монастыря Макарий с утра маялся головной болью.
Проохав до обеда, поел чуток пареной репы безо всякого аппетита, а затем стал помогать собратьям-чернецам выскрести трапезную, надеясь, что голова уймётся, отвлекаясь от мыслей. Ан не тут-то было: болью, кажется, стал заполняться весь внешний мир.
Надрывно гудел колокол, разрывая череп изнутри, ему вторили малые и средние колокола: динь-дон, динь-дон, давя на барабанные перепонки; а в глазах стали прыгать небольшие чертенята.
«Изыди! – боялся Макарий. – Изыди прочь, вражий сын!»
И крестился многократно. Однако понимал, что крестного знамения недостаточно…
Чертенята
«Охти мне, грешному, охти мне, окаянному! – трепыхался Макарий всем своим тщедушным телом. – Согрешил, оскоромился, блудяга, запахом жирным в постный день! Прости меня, Господи!»
Обращаясь душой и сердцем к Создателю всего сущего на земле, непрестанно чтя молитвы, через некоторое время почувствовал, что колокола литые в его пустой голове звякать немилосердно постепенно прекращают.
Ободрённый, прочёл ещё несколько раз «Отче наш», прислушался к совсем утихающим толчкам боли в затылке, лишь потом поплёлся в келью, многократно с надеждой оборачиваясь на икону Спасителя.
– В истинной вере спасение православного! – со значением подняв указательный палец вверх, прошептал Макарий. – Что нам ваши знахари? Изыди, антихристово племя, язычники окаянные! Спасение даёт лишь Всевышний.
В келье его ждали свитки, листы пергамента и писало, которым он володел, как добрый княжеский дружинник мечом и копьём.
Холодно. Сыро. Лампадка пред иконкой Богородицы едва теплится.
Макарий несколько раз перекрестился, переламываясь в глубоком поклоне.
Присел на скамью и вдруг услышал тишайшее шевеление высохших берёзовых веток, коими подметал пол в келье.
– А, это ты, Миша, – позвал серую мышку. – Выходи, не боись… Я припас крошек тебе хлебных, охти они и скусные!
Вынул кусочек холста, развернул, вытряхнул на ладонь содержимое.
– Тебе о-го-го как хватит! Это мне маловато… Да и к чему монаху еда? Поститься надобно чаще, сам Господь и воздаст…
Показалась острая мышиная мордочка. Принюхиваясь, приблизилась к человеку. Доверчиво ткнулась в лапти.
– Ай, молодца! – воскликнул Макарий. – Поешь, божья тварь.
Мышку он не приручал – можно сказать, что приручилась она сама. Как-то, свалясь в простуде сырым осенним днём, бр'eдя в полусне-полуяви, наткнулся он дланью на крохотный тёплый комочек. Погладил бережно… Придя в сознание, решил, что пригрезилась ему сия божья тварь. Но она вдруг появилась, вот так же, из-под берёзовых прутьев.
– Пока ты трапезничаешь, я вещать стану…
Высыпал крошки на пол, ближе к столу, потом прошёлся по келье взад-вперёд, что-то обдумывая, кашлянул пару раз и, выразительно подняв кверху указательный палец, жарко заговорил:
– Да, да, Миша… А я-то думаю, отчего ж Господь наградил меня ныне болью головной. Ан за гордыню… За вольнодумство и порицание сильных мира сего. Странные люди случились в обители намедни. Калики перехожие. А ранее в дружинниках княжьих состояли. Ныне кто в дружину возьмёт? Вот и перебиваются милостыней, кто без шуйцы, кто без десницы. А у кого и ноги нету. Больно мне за них, больно на неправедность мирскую. Оттого и укрылся я в Божьей обители, надеясь отойти от обид и страданий, но они и здесь настигают. Ибо мир зол, свиреп, аки пардус, добра в нём чуток, и то не для нас, сирых и грешных…
Летописец остановил хождение, внимательно посмотрел, как мышка подбирает крошки, и продолжил:
– Битва при Липице, Миша, вот где боль, вот где стон людской… Самая неправедная битва за всю многовековую историю Руси нашей многострадальной. И ведь чего удумали,
Он схватился за голову обеими руками, потом воздел их кверху и прокричал:
– Звери ненасытные, вот кто такие те, кои на брань неправедную, заведомо лживую, посылают слуг своих верных! И глава моя тяжко страдала от того, что поведать мне ныне надобно о битве той зловредной, сам отец настоятель повелели. Ибо ждут в княжьем дворце, ждут описание подвигов великих по истреблению витязей земли родимой – витязями же земли родимой. Каково?!
2
Котора – ссора, вражда.
Он повёл хитрым взглядом в сторону мерцающей лампадки.
– Напишу, – сказал тихо, но со значением. – Ох и напишу… Нет больше сил моих в угоду кривды стараться.
Макарий задумался.
– А настанет ли когда-нибудь время, в коем правда станет брать верх над кривдой? И перестанут ли православные истреблять друг дружку нещадно, в угоду ворогу внешнему? Не ведаю. Господи, просвети…
Пождал немного и, внезапно посветлев ликом, сказал облегчённо:
– Спасибо, Господи! Просветлил… Я верую, я истинно верую, что всё это случится и князья станут разумом править, а смерды и ремесленники ответствовать любовью и верностью. Что когда-нито наступит золотой век и мы, сирые, убогие и бесполезные, сумеем уцепить хотя бы его малый краешек. А иначе как? Иначе ждёт нас геенна огненная и заторы ледяные. Нет. Быть того не может… Ты ведь милостлив, Спаситель наш, ты ведь укажешь истинный путь своей заблудшей пастве.
Торопливо возжёг лучину от лампадки, воткнул в щель на полочке и взял в руки писало.
«…Случилось это в месяц цветень-апрель 1216 года.
Нет уряда меж князьями, нет правды на Руси!
По кончине великого князя владимирского Всеволода Юрьевича, да хранит Господь Вседержитель его бессмертную душу, его сыновья Константин и Юрий стали власть делить в княжестве, а всё никак не могли…
По завещанию великокняжеский стол принадлежал Юрию, который его занял не мешкая, по старшинству – Константину, лишённому родителем права наследства незадолго до смертного одра.
Старший того родительского решения не принял, считая злокознием бояр. И похотел стать в стольном граде силой. Сказал он Юрию: иду на Владимир. Юрий воспротивился и призвал на помощь брата своего – князя переяславского Ярослава.
Прослыша о княжьей которе, из Новгорода на помощь Константину пришёл князь торопецкий и новгородский Мстислав Мстиславич по прозвищу „Удатный“, сиречь „удачливый“. Спехом пришёл, потому как браниться возлюбил со младенчества.
„А и пошто разговоры разговаривать? – сказал Мстислав-князь. – Биться надобно“.
„А мы вас конской сбруей закидаем!“ – ответствовали князья Юрий и Ярослав устами храброго витязя Ратибора.
Заржали кони, зазвучали трубы, бубны, коих у новгородцев было шестьдесят, а у владимирцев – сорок…»
Дойдя до слов этих, Макарий призадумался: боязно на Руси говорить правду, страшно – не говорить…
4
«За что, Господи? Почему Ваньша?» – вновь и вновь неведомо кого спрашивал Александр Леонтьевич, не надеясь получить ответ.
Уже и месяца не стало, уже и утренние лохмы сумерек подбирались к воротам княжьего дворца, а Попович всё мучился воспоминаниями, вновь и вновь проживая тот горестный день…
Прикрывать торопецкого князя поручили Ивану Поповичу и его оруженосцу Нестору.