Волки и медведи
Шрифт:
– Я враг свободы.
– Мент, что ли?
– Нет, сочинитель сонетов.
С удвоенным вниманием мы посмотрели на крупные грубые черты лица, когда-то давно сломанный нос, свежерассечённую бровь.
– Барыжите, парни?
– Чего это сразу «барыжите», – обиделся Муха.
– Вид у вас хозяйский. А в этом мире барыг у реального производства нет повода нос задирать.
– А ты-то сам что производишь?
– Ну как это что, – сказал сочинитель сонетов. – Я произвожу смыслы.
– И всё?
– Всё. То есть рядом
– А я, значит, смыслов не произвожу?
Муха обернулся ко мне за поддержкой. Я снял очки.
– А! Так вы эти, оккупанты охтинские.
– Мы с Финбана, – оскорблённо поправил Муха. – И смыслы у нас не хуже прочих.
– На основе Смыслов строятся Ценности!
Тут и Фиговидец наконец обрёл дар речи:
– Вы кто такой, дорогуша?
Парень расправил нехилые плечи и отрекомендовался по всей форме:
– Лёша Рэмбо. – Он сделал крепкое ударение на последнем слоге. – Поэт, пророк, штатный киллер О Пэ Гэ.
– Ах, Рэмбо-о-о, – протянул Фиговидец как-то зловеще и таким голосом, будто подавился.
Муху заинтересовала аббревиатура.
– Штатный чего?
– Штатный киллер ОПГ! Организованной Писательской Группировки! Мы – новые реалисты.
– Молодой человек, – брезгливо сказал фарисей, – писатель внутри одного себя организоваться не в состоянии, а чтобы они между собой о чём-то договорились, так это скорее небо в Неву обвалится или вот Разноглазый в кредит работать начнёт. Чем и кого вы, кстати, убиваете?
– Врагов искусства – моим искусством.
– Ладно, я уже мёртв.
Если бы Фиговидец не принял сочинителя сонетов сразу в штыки, он бы и потом не говорил и не делал тех полупозорных вещей, которые неприязнь выдаёт за следование долгу. Хватает пустого взгляда, проходного слова, неверно упавшего света при первой встрече – дурного настроения прежде всего, – и врагами до гроба становятся именно люди, способные дать друг другу все радости долгой нежной дружбы, напрасно ждавшие её от других и теперь уже никогда не дождущиеся.
Лёшу Рэмбо, до того как он открыл себя в литературе, знали как Лёшу Пацана, и это прозвище, от которого и не думали отказываться родня и старые знакомые, чудо как ему шло. В его стихах что-то было, во всяком случае, Алекс будет о них одобрительно говорить: «простодушные и дерзкие», – а Фиговидец – высмеивать ожесточённее, чем рядовую продукцию детей Аполлона. («Его стихи, сами удивлённые тем, что в них заключена какая-то мысль».) Для их понимания достаточно пред ставить, как человек с тёмной, тяжёлой биографией пишет удивительно светлые, узорные книги, тщательно избегая впускать в их сюжет и строй образов свой богатый, невесёлый, постыдный опыт, и – только погляди! – этот опыт не то что просвечивает, но окрашивает особым, невоспроизводимым оттенком каждую страницу.
– А вот и наши.
Они вошли умеренно шумно – в спокойной, если можно шуметь спокойно, властной
– Здорово, братва!
Сочинитель сонетов подошёл и стал обниматься со всеми по очереди. Вокруг тихо шушукались, и я наконец заметил, что Литературный Салон, если это впрямь был он, включал в себя слишком разнородные явления: обычных алкашей, обычных зануд, обычных бледных девушек и обычных хулиганов. То, что все они оказались любителями литературы, лишь увеличивало пропасть. Литература тут была у каждого своя.
Повертев головой, я обнаружил парнишку из «Культтоваров». Всё в том же нелепом прикиде, он обсуждал – с таким же нелепым товарищем – рассказ, над которым работал. Это был отчаянно серьёзный, взыскующий писательский разговор о литературной технике. Я навострил уши.
– …Нет, так не годится… «Поглощала купленные по дороге домой пирожные»… Ну что значит «поглощала»? Это портовый грузчик после дня работы «поглощает» пюре с сардельками. Может быть, «пока она ела купленные по дороге домой пирожные»?
– Нет. «Ела» не проясняет природу пирожных. Здесь должно быть указание на их и праздничность, и мимолётность… «Есть» – какое-то безвольное слово, ты не находишь? Это суп едят. С пирожными так нельзя.
– Тогда можно сказать «лакомилась».
– «Лакомилась»?!
– Ладно, я понимаю, о чём ты. Может, она их «жевала»?
– Вася! «Жевала» она их в любом случае: когда ела, поглощала и даже лакомилась! Ты бы ещё сказал, «жевала и глотала».
– …Знаешь, пюре с сардельками маловато.
– Что?
– Я про того грузчика. После рабочего дня, я думаю, он поглощает закуску, борщ, второе… а уже потом сардельки. И не с пюре, а с пивом.
– … Может быть, «угощалась»?
– …
Начались чтения. Первой была девушка, дотла исторчавшаяся на вид и адекватнейшая мещаночка по существу; во всяком случае, именно так следовало трактовать её нерифмованную истерику. Вторым выступил поэт из вновь пришедших. Он посильнее выпятил грудь с крестом и откашлялся.
– Вот тайны, которые я унесу с собою в могилу! – начал он и простёр руку.
– Стоп! – нетерпеливо крикнул Фиговидец. – Стоп! Как же вы их туда унесёте, если сейчас выболтаете?
Поэт было оторопел, но в публике засмеялись с тихим презрением.
– Нельзя же всё понимать настолько буквально, – отчётливо сказал кто-то.
– У этих людей с Финбана да Охты начисто отсутствует чувство стиля.
– Зато мнение всегда наготове.
– Вот вам бы к нему и прислушаться, пока не поздно, – сообщил Фиговидец в пространство.