Волки и медведи
Шрифт:
– Ради бога! – нервно сказал фарисей.
– Нет так нет. – Ефим покладисто стал крутить ручку настройки.
– Ну-ка, – сказал я, – стоп.
Помехи исчезли, и эфир наполнился знакомым голосом. Это было странное ощущение: я его знал, но не мог соотнести с лицом, с человеком. Голос перерастал, заслонял и то и другое – весь видимый мир, обрушившийся незакреплённой мозаикой на дальнем плане. Я пережил мучительную минуту, прежде чем осмыслил контекст («могу заверить население, что нет никаких причин для паники… у милиции охрана общественного спокойствия стоит на первом
– Что-то серьёзное случилось? – спросил Фиговидец.
– Наверняка. У нас начальник милиции не рассказывает народу ни с того ни с сего про общественное спокойствие.
«Финбан ФМ» уже вовсю транслировал один из своих вечных шлягеров.
– Пошли телеграмму да спроси, – предложил Фиговидец, наблюдая за мной. – Есть же у тебя дома знакомые? Пусть Муха пошлёт.
– Вот у нас случай один был на производстве, – начал Ефим. Он подсел к столу и заворожённо смотрел на бумаги, словно ждал пресуществления.
– Потом, – отрезал фарисей. – Проставляться будешь, тогда и расскажешь.
– Это по какому же поводу мне проставляться?
– А кто пари выиграл?
Старичок помялся и («картошечку поставлю») слинял.
– Скучно ему, – сквозь зубы сказал Фиговидец. – На пенсию выходят как в могилу. Говорю: сядь мемуары напиши, играй в шахматы, или вот подлёдный лов актуален как никогда – займись хоть чем-то. Это у тебя египетские? Можно? – Он закурил, прокружил по комнате и упал на диван. – Он же в пять утра встаёт, в десять на боковую. В пять утра! Дом – базар, и после обеда – а другие в это время ещё не завтракали – человеку некуда себя деть, и так день за днём, день за днём. – Раскинувшись на диване, он пыхал и любовался потолком, и его растрёпанные блестящие волосы отливали то бронзой, то пеплом. – Когда я представляю эту жизнь, мне не хочется дышать, не хочется открывать глаза. – Фарисей закрыл глаза и ещё сверху для надёжности положил унизанные серебром пальцы. – И в своей-то жизни муторно… от таких примеров, по контрасту, должно легчать, но только хуже, только хуже… Ты что, уходишь? Я тебя провожу.
Комендантский час как ввели, так и отменили. Какая может быть необходимость в комендантском часе, если ночные улицы светлее иного дня, и иллюминация от многочисленных фонарей и того, что в Автово называли «подсветкой» – освещение по фасаду центральных зданий, вмонтированные в Триумфальную арку лампы, укутанные гирляндами лампочек деревья, фонари и прожектора везде, куда их удалось приткнуть, огни россыпью, огни залпом, – как водой заливает пространства? В таком антураже прохожий сам себе казался новогодней ёлкой. Это было вульгарно, но весело.
И те, кто вышел нам навстречу, появились не из темноты. Искрящее облако из снега и электрического света окутывало Организованную Писательскую Группировку во всей её красе и силе.
– О-о-о, после ужина горчица! – пропел Фиговидец. – Барражируете, дорогие? Вышли подышать воздухом и юными надеждами? Или свернуть рожу кому-нибудь достаточно малочисленному? В вечернее время после самого прекрасного дня! Смею
– Пизди-пизди, – сказали новые реалисты. – Пока зубы глотать не начал. На нашем районе чужие клоуны не нужны.
Они стояли плотно, внушительно; снег облепил их безобразные ботинки и таял на непокрытых бритых головах. Двое уже доставали кастеты.
– Вы приняли мою робкую браваду за полноценное шутовство, – сказал фарисей, очень довольный. – Невинные пролетарские гуманитарии! Пытливые, но недостаточные умы! Фальшивомонетчики чувств обрели бы здесь перспективный рынок сбыта – и разве – ставлю в скобках мрачный вопросительный знак – это не странно, учитывая, о продажные золотые перья, что чеканить подобную монету – ваша прямая обязанность. Так вот…
– Я бы не рискнул метелить видных представителей оккупационного режима, – сказал я. – Может, разойдёмся?
– А мы силы сопротивления! – сказал Рэмбо, и все заржали.
Но Фиговидец был исполнен решимости нарваться.
– В ином месте и настроении я предпочёл бы элегантную ссору, – сказал он. – Но принимая во внимание мою инвалидность и отсутствие в вашем арсенале средств для чего бы то ни было, способного выдержать определение «элегантный», согласен на мордобой. Предвижу, что в вашем исполнении он будет особенно топорен. Даже не знаю, не лучше ли было выбрать муки творческой встречи, раз уж встреча с вашим коллективом всё равно неизбежна. Если вообще допустимо выбирать между вещами, которые не имеют никакой ценности.
Рэмбо ударил его раза три, не больше, но на третий Фиговидец уже не смог встать. Он лежал в снегу, раскинув руки – жест страдания, отказа от борьбы и освобождения, – и тихо смеялся, и это выглядело так жутко, что ОПГ растерялась: видимо, вспомнив, что они не только бойцы, но и писатели, писатели даже в первую очередь.
Я зачерпнул снега, чтобы стереть кровь со смеющегося лица.
– Чокнутый, – сказал Лёша. – Ещё раз вздуришься – урою.
– Ты меня уже урыл, – пробормотал – а старался промурлыкать – Фиговидец. – Чего ж не хватает?
Логика событий требовала бить лежачего ногами, но у ОПГ не было уверенности, что я не вмешаюсь. Они пялились и гадали. Им не хотелось косить под совсем отмороженных.
– А сколько теперь работы прилежному пустому месту, – сказал Фиговидец, стараясь сесть. – Какие извергнутся элегии и новеллы. А может, даже кто-то вымучит целую повесть? С глубокой психологической проработкой и выхваченными из гущи жизни реалиями. Бездарность живописцев чудесно сумеет передать ничтожество модели.
Теперь его судьба была решена. Пацанское самолюбие – детский лепет рядом с писательским.
– Ах ты гнида! Ну ты дотявкался!
Я полез в карман за египетскими.
Все эти дни бушевала метель, словно пришла вслед за нами из Джунглей. За ночь от широких улиц оставались дорожки, а от узких – тропки. Все ходили пешком, уворачиваясь от ветра, который, куда бы ты ни шёл, дул прямо в лицо. Местный жёлтый автобус выезжал после обеда, когда дороги расчищали.