Волки не дремлют

Зозуля Иван

— Ну, у геологов. А што?

— Значит, все лето в «поле»?

— А вы думали!

— А зимой кочегаром тоже у них?

Человека в халате точно ознобом прохватило: «Так и есть, чекист. Прощупывает».

— Откуда ж... откуда вы знаете? Я што, вор, спекулянт? Чего ко мне, как репей...

— Спокойно, спокойно... О том, что вы кочегар, я получил точную справку.

— Справку? Какую справку? У кого?

— Посмотрите на собственные лапы.

Все еще недоумевая и возмущаясь, Белый Халат сорвал рукавицы, глянул на свои черные

от въевшейся угольной пыли руки и... усмехнулся.

— Ну, вот и встретились, полицай Дроздов! — сказал строго пришелец. — Или еще точнее — начальник вспомогательной полиции.

— О-о, все ясно! — облизнув обветренные губы и затравленно озираясь, протянул кочегар, чтобы выиграть время. — Вы меня с кем-то спутали. Зайцев я, а не... Слышите? Фамилия моя За-ай-цев!

В виски его настойчиво стучала короткая, как выстрел, мысль: убить — в прорубь — бежать!

— Фамилии — что перчатки. А вот отщербинка на ухе от партизанской пули, так это по гроб. Кстати, куда вы подевали свой железный крест?

Тут он вдруг заметил, что Дроздов-Зайцев (тот стоял вполоборота) как-то весь сжался, напружинился, руки сделали еле заметное движение.

— Не вздумайте...

Зайцев стремительно метнулся с пешней на незнакомца, но в тот же миг, сбитый с ног, грохнулся на лед.

— Сдурел, что ли? — охотник убрал приставленные к груди Зайцева стволы ружья. — Будьте благоразумны. Выдавать я вас не собираюсь, хотя все будет зависеть... Встаньте и не вздумайте еще какой-нибудь фортель выкинуть.

Охая и хватаясь за ушибленное колено, Зайцев приподнялся и, судорожно глотнув воздух, проговорил, будто ворочая во рту кусок льда:

— Чего вы от меня хотите?..

— Когда у вас кончается отпуск?

— Через пару месяцев.

— Ого! Неудачно, черт побери! Надо сделать так, чтоб вас немедленно, в эти дни, отозвали из отпуска. Следовательно, из двух оставшихся кочегаров один должен заболеть или запить. Случается с ними такое?

— Да, у одного даже частенько. Питух.

— Тем лучше. Возвращайтесь в Адычан. Встретимся там в пятницу, в 22.00, у кинотеатра «Айхал». Запомните: в 22.00.

— Вы... кто? Убей бог, не помню...

Загадочно улыбнувшись, охотник сдвинул ушанку на затылок — над бровью, наискось, показался шрам.

— Так и не вспомнил? Не признаешь? — снова перешел охотник на «ты». — Ну что ж... это даже к лучшему. А работать нам с тобой в одной упряжке. Оплата наличными. Можно много заработать, если усердно...

— Знаю, на посулы все вы... все они щедры были. Но я... но мне ничего... я ничего не прошу. Конечно, не худо бы... Только оставьте меня в покое! Дайте дожить до своей смертыньки, — взмолился Зайцев. — Для рейха все что было возможно, я сделал. И не виноват я, что они оказались слабее Советов...

— Заткнись. Многого мы от тебя не потребуем. Провернешь одно дельце — живи как хочешь.

— Как-кое дельце? — срывающимся голосом спросил Зайцев. — Шпионить? Пресвятая богородица! Я не приучен

к тому. Я бандит, каратель, полицай, кто угодно, но... — волнение сдавило ему грудь.

— Приятно слышать. Характеристика — дальше ехать некуда. И тем не менее, тебе кое-что придется сделать. Кровь из носу, а сделаешь, — подчеркнул охотник уже тоном приказа.

Зайцев как-то странно вздохнул, со всхлипом:

— A-а... што, што сделать?..

— Об этом и поговорим в пятницу. — Взглянув на часы, охотник подошел к лыжам. — Да, вот еще что: не советую бежать в милицию или тем более к чекистам. Меня они вряд ли найдут. А тебя сразу за жабры — не отбрыкаешься... Итак, до пятницы! — Он налег на палки, с силой оттолкнулся и исчез за торосом.

...Короткий заполярный день дотлевал, а бывший полицай все еще продолжал сидеть над прорубью, давно покрывшейся коркой льда, сидел на окаменелой уже нерпе, сгорбившись, словно держал на спине незримую тяжелую ношу. Муторно и пусто было у него на душе, под стать раскинувшейся вокруг неуютной, мерзлой равнине.

Продрогнув до того, что челюсти стали выбивать дробь, он поднялся наконец и засуетился, заметался, спеша в обратный путь. Привязав к волокуше добычу, надел на плечо веревочную петлю и встал на лыжи.

До пятницы трое суток. За это время ему нужно все взвесить и решиться...

«Значит, в пятницу. Узнаю, чего они от меня хотят, а там посмотрим», — решил бывший полицай, направляясь в город.

II

Дело капитану Оллонову было хорошо знакомо, он сам его заводил, тем не менее он еще и еще раз тщательно анализировал каждый документ, что-то выписывал, стремясь не упустить ни одной, самой, на первый взгляд, незначительной детали. Но вот прочитан последний лист, он пробежал глазами свои наброски, составил несколько необходимых запросов и вызвал машину.

За покрытыми изморозью окнами ветер гнал плотный снежный шквал.

«Погода-то опять задурила! — услышали бы мы, если б Оллонов сказал это вслух, а не только подумал. — Завтра — воскресенье, а рыбалки-то, гляди, и не будет».

Оллонов встал из-за стола, потянулся, немного не достав при этом потолка.

Было около трех дня, а небо уже набирало черноту прямо на глазах. По окну мазнул желтоватый свет фар.

Постучали в дверь, и Оллонов сразу понял, что это не шофер.

— Да, войдите.

В кабинет проворно вошел молодой офицер, в белом овчинном полушубке, туго перехваченном новенькой портупеей, и громко — Оллонову показалось, что слишком громко, — щелкнув каблуками хромовых сапог, взметнул руку к шапке:

— Товарищ капитан! Разрешите доложить: лейтенант Черенков прибыл в ваше распоряжение.

Оллонов, не торопясь, подошел к лейтенанту:

— Здравствуйте, товарищ Черенков, — и, пожав ему руку, кивнул на вешалку: раздевайтесь, мол. — Мы вас ждали. Из Якутска министр звонил... С ногою-то что? Хромаете, вижу.