Волков. Гимназия №6
Шрифт:
— Вы же чувствуете? — поинтересовался я. — Если есть Талант — значит, должны понять…
Дельвиг даже не взглянул в мою сторону — странная находка заняла его целиком и полностью. Наверняка внутренний «приемник» был настроен на совершенно другие частоты — его преподобие долгие годы учили оперировать сотнями, если не тысячами условных Джоулей. Сжигать Упырей, Жаб и прочую нечисть, чуять и находить Прорывы — а потом зашивать их невидимыми нитками.
Я всерьез сомневался, что георгиевский капеллан вообще способен распознать тончайшие нити контура заклятия… но он все-таки справился. Разложил платок с нитсшестом на ладони, несколько
— Да чувствую я, чувствую. — Дельвиг снова нахмурился — и вдруг впился в меня пристальным взглядом. — А ты откуда такой умный, гимназист?
Да уж, хороший вопрос. Выкладывать всю подноготную профессиональному истребителю выходцев из других миров я, конечно же, не собирался. Но и придумать сносную ложь пока еще не успел.
— Ну… все мы учились понемногу…
— Чему-нибудь и как-нибудь, — сердито закончил за меня Дельвиг. — Не паясничай, гимназист.
— Всегда интересовался преданиями и былинами… Если честно, я и сам думал, что это все сказки. Но, как видите — не совсем.
Звучало не слишком убедительно, да и объяснить могло от силы треть необычных для семнадцатилетнего парня познаний и навыков. Но то ли Дельвиг успел проникнуться ко мне каким-никаким доверием, то ли его куда больше интересовала жутковатая находка и ее происхождение, чем не в меру одаренный Володя Волков из Шестой гимназии.
— Ладно, покажу твою палку, кому следует. — Дельвиг осторожно завернул нитсшест в платок и пристроил за ворот плаща. — А ты — чтобы завтра вечером был у нас на Галерной. Адрес знаешь.
— Знаю… А это обязательно?
— Это не просьба, гимназист. И не теперь уже не предложение. И даже не рекомендация. — От Дельвига ощутимо повеяло мощью Таланта. — Ты меня понял?
Ну вот… похоже, вляпался. Не то, чтобы меня так уж смущало все это внимание — в конце концов, работа есть работа. Что в том мире, что в этом. Я не одну сотню лет потратил, защищая людей от разнокалиберного и разномастного зла. Мы с георгиевцами оказались в каком-то смысле коллегами и непременно однажды объединим усилия — и все же мчаться и падать в железные объятия могущественного полувоенного Ордена я пока не собирался.
Но благими намерениями, как известно, вымощена дорога в ряды спецслужб.
— Понял, не дурак, — вздохнул я. — Дурак бы не понял.
Разговаривать нам было больше не о чем — так что мы с Дельвигом неторопливо двинулись к выходу из подвала и поднялись по лестнице. Я первым, он — втором, отстав на пару ступенек. И только когда мы уже шагали по двору, за моей спиной снова раздался голос.
— Эй, гимназист! — негромко позвал Дельвиг — и, когда я обернулся, с явной неохотой закончил: — Спасибо… За мной должок.
Глава 23
Не то, чтобы альма матер Володи Волкова неизменно представляла из себя этакое сборище несносной мелюзги, трудных подростков и начинающих уголовников — но даже в классах здесь порой случался тот еще бардак. А уж во время перерывов и в столовой — тем более… Нет, конечно, полноценные драки затевались нечасто: восьмиклассники разумно предпочитали карать несогласных или вечером, после занятий, или вовсе снаружи. За стенами, где их жертв уже не защищала воля Ивана Павловича.
Зато в умеренных масштабах местная братия хулиганила по-полной: пацаны из младших классов то и дело таскали друг друга за вихры, швырялись
Старшие не отставали — их развлечения отличались от забав ребятни разве что размахом, но уж точно не изысканностью: подставы, издевательства, вылитый за шиворот суп… а порой и откровенный грабеж. Банда Кудеярова держала всю гимназию в кулаке, и даже взрослые с грозным инспектором во главе едва находили на них управу. Выходки восьмиклассников прекращались лишь на мгновение, но стоило Ивану Павловичу отвернуться — и все начиналось заново. А мое появление в теле Володи Волкова только подлило масла в огонь.
Но сегодня с Шестой гимназией явно творилось неладное. От самых ступенек у входа меня преследовало что-то странно. Не то, чтобы пугающее или по-настоящему опасное, но уж точно тревожное. Чуждое — будто на лестницах и в коридорах старого здания на Чернышевой площади поселилось… что-то.
И только поднявшись на второй этаж я понял — что именно.
Тишина. Конечно, не гробовая — гимназисты все так же стучали ботинками по паркету, спеша в классы. Негромко переговаривались между собой, дергали учителей — и по делу, и не очень. Смеялись… но как-то иначе, не как раньше. Шумная, лихая и бесшабашная вольница исчезла, и даже усатые восьмиклассники ходили чуть ли не по струнке, втягивая головы в плечи.
И это при том, что Иван Павлович будто провалился сквозь землю, да и дежурных учителей с повязками на рукавах в коридорах оказалось не сказать, чтобы больше обычного. Только на этот раз заняться им было совершенно нечем: местная публика и так вела себя на удивление смирно. После вчерашнего меня должны были или избить толпой прямо у входа, или встречать, как героя… а может, и то, и другое сразу.
Но все вели себя так, будто ничего и вовсе не случилось.
Объяснений всему этому могло быть всего три. Первое: по дороге на учебу трамвай каким-то образом свернул не туда, скользнул через пространственно-временной тоннель в эфире и привез меня в мир, где в людях начисто исчез дух хулиганства и авантюризма. Второе: за кровавое побоище в гимнастическом зале кому-то — возможно, самому Ивану Павловичу или даже директору — крепко наскипидарили тылы. Волна негодования прокатилась сверху вниз и прошлась по всем, от инспектора до самого бестолкового первоклассника. Пистонов вставили каждому — на год вперед, и Шестая гимназия превратилась в обитель порядка и спокойствия.
Неплохой вариант — и все-таки наиболее вероятным казался третий: на деле все это было то ли затишьем перед бурей, то ли какой-то мишурой, а настоящие события происходили… или уже произошли за кулисами. И по каким-то загадочным причинам — втайне от меня. А об их истинной сути я мог лишь догадываться по косвенным признакам.
И вот они, надо сказать, не радовали.
Одноклассники меня будто не замечали. Нет, конечно же, никто не шарахался и не отмалчивался. Пара человек даже ответили на вопросы: односложно, негромко и как-то расплывчато — тут же поспешили удрать по каким-то неотложным делам. К обеду я всерьез начал подозревать, что за ночь моя голова целиком покрылась уродливыми струпьями, и лицо теперь внушало ужас.