Волнующее приключение
Шрифт:
Едва их взгляды встретились, как она ощутила такую радость, что любая мысль об анархистах напрочь испарилась из ее головы. Ей хотелось тут же, забыв обо всем, броситься в его объятия.
Но Заза сдержала себя и, оставшись на месте, лишь произнесла едва слышно:
– Добрый день, месье.
– Здравствуйте, мадемуазель, – ответил Пьер с таким чувством, что и в этих простых словах чувствовалась вся его любовь к ней.
За исключением почетного гостя все остальное общество было уже в сборе. Но
Заза подумалось, что если он и был банковским клерком, то и выглядит соответственно – как заурядный служащий. Но апломба и самоуверенности в нем было больше, чем у всех сидящих, вместе взятых. От него действительно исходили какие-то токи – таинственная властная энергия, которая заставляла всех прислушиваться к его словам.
Едва заняв место рядом с профессором, он тут же начал распространяться о колоссальном успехе своей газеты и о том, как он внушает своим читателям идею об окончательном уничтожении всех буржуа, о способах борьбы с существующим строем.
– Я говорю им – грабьте награбленное и разрушайте построенное не праведным путем! Подделывайте государственные банкноты, взрывайте особняки богачей, дезертируйте из армии и переходите на сторону рабочего класса! – Все это он выкликал не умолкая, и никто не мог остановить поток его словоизвержения.
Профессор был настолько поражен подобными речами, что явно приуныл и чувствовал себя лишним. Заза даже стало жалко старика.
Эмиль Пужье, возбужденный собственными словами, продолжал:
– Да, они ненавидят меня! Да, они боятся меня! – выкрикивал он. – Но они читают меня. И не пропускают ни одного номера моей газеты. Тираж «Папаши Пейно» растет с каждой неделей. Вчера меня знал только Париж – сегодня вся Франция! Завтра обо мне узнает весь мир!
Все сидящие за столом внимали ему в почтительном молчании, а профессор, казалось, вообще проглотил язык. И так бы продолжалось до бесконечности, если б не спокойное вмешательство Пьера Бувье.
– Мне думается, что наша дискуссия приобретет еще больший интерес после того, как мы перекусим. У меня есть подозрения, что блюда, приготовленные для нас, уже остывают и хозяин кафе начинает нервничать.
Тут Пьер многозначительно посмотрел на Заза.
– Кроме того, после ужина нас ждет весьма содержательная программа. Уважаемый профессор обещал своей племяннице мадемуазель Заза, что сегодня вечером она услышит стихотворения, сочиненные некоторыми из присутствующих здесь господ. Я считаю, что это будет для нас всех прекрасным сюрпризом. И надеюсь, мы все с удовольствием послушаем игру уважаемого месье Дюмона. Не будем забывать, что истоком символизма были поэзия и музыка.
Все присутствующие посмотрели на Пьера с одобрением, только Эмиль Пужье откинулся на спинку стула и скорчил недовольную гримасу.
Однако, судя по тому, с каким завидным аппетитом он занялся ужином, было очевидно, что он
Заза, конечно, стихи Пьера понравились больше, чем вся остальная символистская поэзия.
Затем профессор взял в руки скрипку, заблаговременно принесенную Пьером сверху из его номера. Несколько мгновений старый музыкант просто гладил свой инструмент, словно любимое дитя, наслаждаясь очертаниями благородного инструмента, потом прижал гриф к подбородку.
Когда он заиграл одну из тех мелодий, что Заза слушала с наслаждением каждый раз на протяжении уже десяти лет, она едва сдержала слезы. Эта музыка заставляла сжиматься ее сердце, и она знала, как дорога эта мелодия профессору, и месье Дюмон вкладывал в исполнение всю свою душу.
Манера его игры отличалась от современного исполнения молодых самоуверенных профессионалов, в ней чувствовался почерк настоящего мастера, и поэтому в кафе при первых же звуках скрипки воцарилась чуткая тишина.
Эта тишина была самой высшей похвалой замечательному артисту.
И когда прозвучали последние ноты и профессор опустил скрипку, тишина в кафе еще длилась некоторое время, потому что люди, слушавшие его игру, не смогли так быстро вернуться из прекраснейшего мира, в который погрузила их эта музыка.
Потом аплодисменты грянули, словно весенняя гроза, бокалы наполнились вином, и все руки поднялись в едином порыве, когда был провозглашен тост в честь старого учителя Заза.
– Вы величайший музыкант на свете! – произнес кто-то.
Морщинистое лицо профессора засветилось от счастья. Сколько бы славы ни выпало на его долю в прежней жизни, но этот последний концерт в обществе друзей ему самому доставил несказанное удовольствие.
Все были в восторге, лишь только на лице Эмиля Пужье блуждала саркастическая усмешка.
Заза обратила на это внимание и не без оснований ожидала, что он способен испортить всем этот подлинный праздник искусства. Он только усмехался и хранил молчание, пытаясь этим привлечь к себе внимание.
– А как насчет тебя, Эмиль? Чем ты одаришь нас сегодня? – спросили его.
Всем была известна его репутация человека, который всегда хочет быть на первых ролях. Поэтому, затаив дыхание, присутствующие ждали от него ответа.
Он выдержал многозначительную паузу, затем произнес:
– Я уверен, что вы все помните Равашоля.
– Да! Да! – с энтузиазмом отозвались многие из собравшихся.
– Прежде чем его казнили два года тому назад, – продолжал Эмиль Пужье, – он разрешил использовать свое имя в самой знаменитой песне, которую когда-либо сложило человечество. Это песня называется «Краманьола», та самая «Са Ира»– священный гимн нашей великой революции.