Вольные стрелки
Шрифт:
Последнюю фразу я произнес шепотом.
– Мы вернемся не раньше, как завтра в полдень, - продолжал я.
– Смотрите же, никому не говорите, куда я поехал. Завтра в полдень я явлюсь на место.
– Но, капитан...
– сказал Клейли.
– Что, Клейли?
– Вы свезете мой привет прелестной...
– Кому же? Говорите скорей!
– Конечно, Марии Светлой!
– О, с удовольствием!
– И передайте его самым лучшим вашим испанским языком.
– Можете быть покойны, -
Уже собираясь уезжать, я вдруг подумал, что никто не мешает отправить мне роту под командой Окса, а Клейли взять с собой.
– Между прочим, Клейли, - сказал я, отведя молодого офицера в сторону, - я не знаю, почему бы вам не передать свой привет лично? Окс отлично может отвести роту обратно. Я возьму у Роули с полдюжины драгун.
– С величайшим удовольствием!
– отвечал Клейли.
– Ну, так доставайте коня и едем.
Взяв с собой Линкольна, Рауля и шесть драгун, я попрощался с друзьями.
Они отправились в лагерь по дороге на Мата-Кордера, а я со своим маленьким отрядом двинулся по краю луга, а затем поднялся на холм, от которого начиналась тропинка к дому дона Косме.
Въехав на вершину, я обернулся и взглянул на поле недавней битвы.
Холодная полная луна освещала луг Ля-Вирхен. Трупов на траве не было.
Гверильясы захватили с собой своих раненых и убитых, а наши мертвецы спали под землей в уединенном корале; но я не мог не вообразить тощих волков, крадущихся к ограде, и койотов, разрывающих когтями свежие могилы.
Глава XXIII
КОКУЙО
Ночная поездка по пышному тропическому лесу, когда луна заливает светом крупную, блестящую листву, когда ветер затихает и длинные листья безжизненно склоняются долу, когда из темных зарослей, переплетенных лианами, тропинки выводят нас на светлые цветочные лужайки, - такая поездка настолько прекрасна, что мне хотелось бы, чтобы ради нее не надо было ездить в Южную Америку.
Да, романтика наших северных лесов, романтика, осеняющая узловатые сучья дуба, клена и ясеня, вздыхающая ветром в ветвях сикоморы, ползущая по толстым сваленным стволам, гнездящаяся в темной листве, парящая над крутыми обрывами и дремлющая на серых скалах, сверкающая алмазными сталактитами льда или скользящая по белым снегам, - эта романтика навевает далеко не те грезы, которые охватывают путника в тропическом лесу...
Все эти предметы, все эти эмблемы суровой природы скал и снега напоминают о мрачных страстях, заставляют думать о диких и кровавых сценах боя, о сражениях между дикарями, о рукопашных схватках, где противники не уступают в ярости диким лесным зверям. Невольно видишь перед собой ружье, томагавк и нож, в ушах отдаются вопли и страшное гиканье. Невольно грезишь о войне...
Но не такие мысли лезут в голову, когда едешь под благоуханными
Яркие кокуйо, жуки-светляки, освещают путь сквозь темные заросли, соловьи приветствуют путника чудесным рокотом, нега разлита по тропическому лесу и навевает тихий сон - сон любви...
Таковы были наши чувства, когда мы с Клейли молча пробирались по лесной тропинке.
Мы вступили в темный лес, где протекала речка, и переехали ее в брод. Рауль двигался впереди, служа нам проводником. После долгого молчания Клейли вдруг обернулся.
– Который час, капитан?
– сказал он.
– Десять, начало одиннадцатого, - отвечал я, взглянув при лунном свете на циферблат.
– Боюсь, что наш сеньор уже спит.
– Не думаю. Он, вероятно, беспокоится: ведь он ждал нас час назад.
– Совершенно верно: пока мы не приедем, он не ляжет. Ну, тогда все отлично...
– Почему же тогда все отлично?
– А потому, что тогда ужин от нас не уйдет. Холодный паштет и стаканчик красного - как вам это понравится?
– Я не голоден.
– Ну, а я голоден, как волк. Я просто мечтаю о кладовой сеньора.
– А разве вам не больше хочется видеть...
– Только после ужина. Всему свое время и свое место. Когда у человека желудок пуст, то ни к чему, кроме еды, у него аппетита не бывает. Даю вам слово, Галлер, в настоящий момент мне было бы приятнее видеть старую, толстую повариху Пепе, чем самую очаровательную девушку в Мексике, то есть Марию Светлую.
– Безобразие!..
– То есть, это только до ужина. А затем мои чувства, конечно, переменятся...
– Ах, Клейли, вы не знаете любви!
– Почему же так, капитан?
– У вас любовь не умеряет аппетита. На любимую вы глядите так же, как на картину или на редкое украшение.
– Вы хотите сказать, что у меня "с глаз долой - из сердца вон"?
– Вот именно, слово в слово. Я думаю, что сердце ваше совершенно не затронуто, а то вы не стали бы тосковать об ужине. Вот я могу теперь жить без пищи целыми днями, могу терпеть всяческие лишения... Но нет, вы этого не поймете.
– Признаюсь, не пойму. Я слишком голоден.
– Вы можете забыть - да я не удивлюсь, если вы уже и забыли, - решительно все о вашей любимой, кроме того, что она блондинка с золотистыми волосами. Разве не так?
– Признаюсь, капитан, по памяти я бы мог набросать только очень слабый портрет...
– А вот я, будь я художником, мог бы запечатлеть на полотне ее черты так же точно, как с натуры. Эти крупные листья складываются для меня в овал ее лица, в блеске кокуйо мне горят ее темные глаза, перистые листья пальм ниспадают ее черными волосами.