Вольный стрелок
Шрифт:
– Стреляйся, Бакс.
И еще я напомнил ему, чтобы распорядился деньгами Мещерского по назначению.
В приемной все смирно сидели по стеночкам на стульях. Один Анчар сердито сидел в кресле, поставив карабин между ног.
– Пойдем, Арчи, – сказал я. – У нас еще много дел. Штаны нужно Женьке купить. И тостер.
А это все – мирмульки.
Из здания мы вышли беспрепятственно. Направились к машине. Кругом все было тихо и мирно. Умеют ведь, когда надо.
Следом за нами, с тайно-агрессивными намерениями, из гостиницы попытались
Вот так вот…
А третий прохожий подошел к нам и тоже вежливо и культурно спросил у меня:
– Вы Сергеев? Вас просил прокурор зайти к нему. Он сейчас в горотделе.
Мы с Анчаром переглянулись – еще одно дело появилось. Мирмулечное, правда, как прокисший суп. Но и здесь решать надо – то ли прокипятить его и собаке отдать, то ли выплеснуть…
Прокурор сидел в кабинете начальника, встал мне навстречу, протянул тяжелую десницу. Как я понял, на этот раз не карающую, отнюдь.
– Алексей Дмитриевич, – начал он красиво (а то все – Алекс да Алекс), – я приношу вам извинения за действия моих работников. Свою вину тоже признаю, не доглядел, не проконтролировал должным образом.
Это мне понравилось. И я великодушно не стал напоминать ему, что постановление о моем задержании, а потом и аресте он подписывал той самой тяжелой десницей, что дружески протянул сейчас мне.
Надо этим воспользоваться. И я, приоткрыв дверь, втянул в кабинет за рукав упирающегося Анчара – как шкаф двигал.
– Вы не возражаете, он здесь побудет? Это мой водитель.
Прокурор откровенно и открыто, ну, прямо рубаха-парень, рассмеялся:
– А вы предусмотрительны…
Не в этом дело, друг мой. Я ведь хочу купончики постричь.
– …Да нет, – продолжил он, – какие возражения, какие у нас секреты? Так вот, Алексей Дмитриевич, дело в отношении вас прекращено, обвинение снято, извинения принесены. С трагической гибелью Мещерского все ясно, с гражданином Логиновым – тоже, нелепый несчастный случай. А вот по поводу убийства гражданки Боровской возбуждено уголовное дело…
Для этого я и втащил Анчара. Пусть послушает.
– …И у меня к вам, Алексей Дмитриевич, есть просьба. Вы находились, так сказать, в гуще событий, непосредственный их участник, – это было сказано без тени иронии. – Вы – опытный работник правоохранительной системы. – Он помолчал. – В связи с этим мне было бы полезно выслушать ваши соображения по этому делу. У нас есть версия такого содержания. Мещерский, как нам удалось установить, страдал специфическим заболеванием мозга… Районный прокурор, похоже, тоже.
– …Возможно, в предсмертном бреду он решил не оставлять здесь то, что ему дорого…
Ну да, спалить виллу, затопить яхту. Серого повесить. Зря я Анчара-то позвал.
– …Но есть одно несоответствие. Мещерский застрелился калибром 9 мм, а из головы Боровской изъята пуля 7, 62.
Ах, зря я Анчара позвал. Впрочем…
– Вы знаете, что на Мещерского велась охота? – перебил я.
Он кивнул многозначительно – прокурор знает все.
– Вы
Опять кивнул, но уже не так уверенно.
– Часть боевиков мы отбросили за Песчаную косу, а часть застряла в горах. Так вот, когда они сыпались с подбитого катера, я видел у двоих-троих семимиллиметровые карабины.
– Вы полагаете, это их рук дело? Вот как? Интересно.
А что? По сути ведь верно. Однако сколько же врать приходится ради истины. И справедливости. Что на мой взгляд, понятия суть равнозначные.
Анчар сделал шаг вперед и открыл рот.
– Арчи, – сказал я мягко и строго, – иди в машину, сейчас поедем.
– Ну что ж, Алексей Дмитриевич. – Прокурор снова поднялся из-за стола, вышел ко мне и протянул руку. – Отпуск ваш закончился. – Он улыбнулся. – Провели вы его не скучно. Собираетесь домой?
– Собираюсь.
– Еще раз – извините. Передавайте мой привет и наилучшие пожелания генералу Светлову. Он ведь, насколько мне известно, не только генерал милиции, но и советник юстиции, коллега, так сказать.
Прокурор должен знать все. И, провожая меня к дверям, он выдал «посошок»:
– Генерал Светлов ваш родственник?
– Побратим, – сказал я.
Вот оно что! А я и не врубился сразу, человек из пяти букв. Такой расклад грех упустить.
И я сказал ему насчет Володи.
– Стрельцов? Нет вопроса, – чеканно отрезал прокурор. – Ошибки надо исправлять. Верно, Алекс?
Верно. Но лучше их не делать.
С тем я и вышел из кабинета. С тем мы и поехали искать Женьке новые штаны с тостером. Для светлого дома.
Дел было действительно много. И чем ближе к концу, тем больше они уплотнялись.
Мы опять перебрались втроем на виллу и занялись подъемом вражеского судна. Я довершил ту работу, что мы не успели сделать с Мещерским, и выпотрошил катер как консервную банку, не снял только двигатели.
Затем я завел за носовую утку трос, другой его конец мы прицепили к джипу и выволокли катер на берег.
Два дня мы потратили на то, чтобы залатать пробоину, поставить на место транец и привести в порядок движки.
А на третий день, захватив заправленный акваланг, отправились на катере к затонувшей яхте.
Я детально обследовал ее положение на дне и понял, что оно не безнадежно. Глубина, правда, приличная, метров десять с лишним, но яхта стояла на твердом дне, на ровном киле. И ее уже обживали морские обитатели.
Вопрос с технологией подъема решился неожиданно. Благодаря Анчаровой скупости, что ли. Оказывается, он все время, что жил на вилле, кропотливо не выбрасывал тару от всех выпитых «пепси» и «колы» и хлопотливо складывал ее про черный день за дальним сараем.
Мы до отказа загрузили катер пустыми баллонами с плотно завернутыми пробками, даже на палубе сложили, и опять пошли к яхте. Бросили якорь. И я стал нырять и закладывать внутрь яхты наше понтонное изобретение. Забивал им все, что можно: форпик, рундуки, платяные шкафы, а после просто набивал ими обе каюты, и бутылки ретиво всплывали к потолку.