Волонтеры Челкеля
Шрифт:
Она подняла невесомую серебристую руку, осенив Степу широким крестом. Внезапно собака, жалобно завизжав, перекувырнулась и бросилась прочь.
— Прощай, Степан, — фигура женщины побледнела и стала исчезать. — Неси свой крест…
— Какой крест? — сбитый с толку и изрядно испуганный Косухин огляделся, но переулок был пуст. Собака сгинула. Степа, будучи человеком добросовестным, сделал несколько шагов вслед за уходящими в сторону собачьими следами, но был вынужден остановиться — следы пропали, словно четвероногая тварь тоже растворилась в воздухе.
Косухин
— Не уйдут они, товарищ Косухин! Не уйдут от суровой мести пролетариата! А ты лихо их гнездо накрыл! Не сберегли свои мяса, кость белая! Этого Ревяко мы враз раскрутим — не таких раскалывали, не таких! Так что не ошибся я в тебе, Степан!
Товарищ Венцлав был более скуп на слова и, коротко поздравив Косухина, предложил пройти к нему. Кабинет Венцлава теперь находился рядом с обиталищем Прова Самсоновича.
— Садитесь, Степан Иванович, — предложил Венцлав. — Курить будете?
Степа с благодарностью угостился неплохой американской папиросой и выжидательно поглядел на хозяина кабинета.
— А теперь, Степан Иванович, — продолжал тот, — расскажите все, ничего не пропуская. Вы меня поняли?
— Понял, — тихо ответил Степа, сообразив, что товарищу Венцлаву известно даже то, чему был свидетелем один он…
Косухин рассказывал долго, время от времени путаясь и сбиваясь. Венцлав спокойно ждал, на его красном, лице не было заметно никаких эмоций.
— Благодарю вас, Степан Иванович, — кивнул он наконец. — Прежде всего, говорю сразу: ни в едином вашем слове не сомневаюсь и, более того, благодарен, что вы решились рассказать все.
— Значит, это все было? — встрепенулся Степа. — Эта баба… То есть женщина…
— Степан Иванович, — прервал его Венцлав. — Я мог бы сказать вам, что вы переутомились и у вас была галлюцинация. Я мог бы, в конце концов, сказать, что мы используем новые научные методы следствия. Но вы умный человек, вы уже успели много увидеть. Я не хочу играть с вами в кошки-мышки.
— Значит, это правда, — не выдержал Косухин, — насчет нечисти…
На красном неподвижном лице Венцлава появилось нечто вроде усмешки.
— Вы с какого года в революционном движении, Степан Иванович?
— С шестнадцатого! — гордо сообщил Степа. — Первый раз еще при царе заарестовали…
— Ну вот… Вы были революционером, борцом за дело пролетариата и всех трудящихся. А как вас называли жандармы?
— Знамо как, — приосанился Степа. — Бунтовщиками! И даже шпионами немецкими…
— Вот видите… Православная церковь, которая, как вам известно, все века помогала угнетать народ, также расправлялась со своими врагами и называла их ничуть не лучше.
— Ну…
— Эк вы хватили! — рассмеялся Венцлав. — Да при чем тут Бог! Есть ли Он, нет ли — этого никто не знает. Просто в мире есть явления, которые не хотят или боятся замечать. Официальная церковь их преследовала. Более того, все это вполне объяснимо с научной точки зрения…
— А, тогда понятно, — несколько успокоился Косухин. — Если с научной… Но кого я все-таки видел? Призрак или что?
— Называйте это призраком, — пожал плечами Венцлав. — Я могу назвать это некробиотическим излучением. Подобные случаи известны уже сотни лет. Помню, однажды…
Венцлав не стал договаривать, покачал головой и замолк.
— А кто эта женщина? — поинтересовался Степа, в голове которого творился настоящий кавардак.
— Жена Арцеулова. Ее звали Ксения, — неохотно ответил Венцлав. — По-моему, вас что-то с ней связывало. Не пойму…
— Быть того не может! — возмутился Степа и, чуть помолчав, пробормотал: — Выходит, похоронил жену, капитан! Красивая была женщина… Жалко, — добавил он неожиданно для себя.
— Ну, хватит! — Венцлав нахмурился и встал из-за стола. — Не раскисайте, красный командир Косухин! Если революции понадобится — вы будете сотрудничать даже с упырями.
— Упырей не бывает, — усмехнулся Косухин, решив, что товарищ Венцлав шутит. Тот не отозвался и, кивнув Степе, вышел из кабинета. Они спустились вниз в тюремный двор, где толпилось несколько свободных от нарядов дружинников. Они разглядывали только что привезенные трупы расстрелянных Косухиным офицеров.
— Приведите этого… Ревяко, — распорядился Венцлав. Косухин козырнул и отправился в тюремный корпус.
Подполковнику Ревяко было совсем худо. Всю дорогу он умолял Степу не ставить его к стенке, обещая взамен все что угодно, вплоть до добровольного вступления в ряды РККА. Косухину было поначалу приятно видеть унижение матерого классового врага, но затем он вдруг представил, что в плен попал не проклятый беляк, а красный командир, и вот так же молит врага о жизни. Степу передернуло и он, забыв, что пленных бить не полагается, двинул Ревяко в скулу, заметив: «Хоть бы застрелился, мразь!» Похоже, это добило подполковника, и во двор он вышел уже в состоянии, близком к полному затмению. При виде своих погибших товарищей, сваленных прямо на снег, его затрясло.
— Не надо… — заныл он, решив, что приходит его последний час.
— Успокойтесь, — веско произнес товарищ Венцлав, и Ревяко, к удивлению Степы, тут же затих. — Где штабс-капитан Мережко?
— Сейчас, сейчас… — забормотал Ревяко, обходя закоченелые трупы и склоняясь к лицу каждого покойника. — Не извольте беспокоиться…
— Чего нам беспокоиться? — вновь не выдержал Степа. — Вот тварь!
— Помолчите! — прервал Венцлав, и Косухин умолк. Голос командира легендарного 305-го ему не понравился.