Волонтеры Челкеля
Шрифт:
— Вы-то мне не нужны, господин Арцеулов, — пожал плечами краснолицый. — Впрочем, ваша ретивость ничем хорошим не кончится… Итак, я жду. Предупреждаю, если сюда подойдут ваши наглотавшиеся хлора знакомые, я ничего не смогу гарантировать…
Пленники переглянулись. Казим-бек растерянно пожал плечами, Богораз, похоже, вновь впал в нечто, напоминающее прострацию, а хмурый профессор продолжал ощупывать Непускающую Стену, время от времени покачивая головой.
— Не старайтесь выбраться, господа, — посоветовал неизвестный. — Впрочем, если я вас не убедил, я могу сжать Стену.
«Перстень, — вновь вспомнил Арцеулов. — Тогда его испугались собаки… А что, если…»
Ростислав сжал правую руку в кулак и несильно ударил по Непускающей Стене. Рука отскочила от преграды, но не сразу — похоже, перстень продавил на невидимой поверхности небольшое углубление. Краснолицый тоже заметил это:
— Прекратите, Арцеулов! Иначе я вам оторву руку вместе с вашей игрушкой!
Но в голосе его Ростислав почувствовал беспокойство. Он взглянул на руку и поразился — холодное серебро светилось неярким белым огнем.
— Помоги, Господи! — прошептал капитан и ударил что есть силы. Он почувствовал, как преграда дрогнула. На миг рука словно завязла в невидимом горячем стекле и вдруг все исчезло — проход стал свободен. Ростислав автоматически взглянул на перстень — тот горел, словно раскаленный, хотя рука не чувствовала жара.
В ту же секунду Казим-бек дернул стволом карабина. Выстрел в ночной темноте прозвучал неожиданно громко. Ткань на шинели краснолицего лопнула, и он чуть пошатнулся.
— Ага! — крикнул поручик, и вторая пуля вошла рядом. Незнакомец брезгливым жестом махнул рукой в воздухе, и Казим-бек, вздрогнув, выронил оружие.
— Вы объявили мне войну, — краснолицый пожал плечами, его надменное лицо чуть заметно скривилось. — Я не искал вашей смерти, господа. Но теперь вы умрете. И ты, мальчишка, — он бросил холодный жесткий взгляд на Казим-бека, — умрешь первым… Можете спрятать ваш перстень, господин Арцеулов — в следующий раз он вас не спасет.
Казим-бек, тихо ругаясь, снова поднимал карабин, но оружие не понадобилось — улица была пуста, лишь мелкие снежинки кружились там, где только что стоял неизвестный.
— Что это было? — Казим-бек удивленно поглядел на Арцеулова, а затем на профессора. — Господа, объясните…
— Я уже видел его, — неохотно ответил Ростислав. — В первый раз я подумал, что это какой-то дрессировщик…
— Эраре гуманум эст, — Семирадский покачал головой, а затем решительно добавил. — Полагаю, однако, что путь свободен. Научный анализ отложим на утро…
Никто не спорил.
5. ГОЛУБЫЕ СВАСТИКИ
Отряд Степы Косухина отбил за день четыре атаки, но под вечер все же не выдержал и откатился за станцию. Взбешенный Степа лично уложил двоих паникеров, дал измученным дружинникам полчаса отдыха и вновь атаковал Иннокентьевскую. Каппелевцы, не ожидавшие контратаки, дрогнули и отошли за сопки. Ночью подошла подмога — несколько десятков эсеровских боевиков, присланных из штаба Политцентра, и Косухин, передав команду своему заместителю, с которым в горячке боя даже не успел познакомиться, лег спать, велев будить себя
Очевидно, каппелевцы тоже выдохлись, поскольку Степе удалось поспать до утра. Его разбудил прибывший на позиции Федорович. Глава Политцентра был как всегда мрачен, и сообщил, что станцию придется все же оставить — чехи требуют создания здесь нейтральной зоны. Косухин высказался по адресу проклятых легионеров, после чего они раскурили с Федоровичем свежую пачку папирос «Атаман».
— Ваш Чудов, похоже, подрастерялся, — неодобрительно заметил Федорович, затягиваясь крепким табаком.
— Но-но, — сразу же встрепенулся Степа, почувствовав кровную обиду за товарища по партии. — Вы не очень-то…
— Завтра чехи передают нам адмирала, — продолжал Федорович, не отреагировав на Степину реплику. — Я думал, что по крайней мере порядок в городе ваша организация способна обеспечить…
— А то! — согласился Косухин. — И правильно думали…
— Ваш товарищ Чудов уже несколько дней ловит каких-то Лебедева и Арцеулова. Вчера этот Арцеулов устроил налет на городскую тюрьму. В охране есть потери, один заключенный сбежал… Интересно, куда прикажете помещать Колчака?
— Во гады! — только и мог прокомментировать пораженный Степа.
Его ненависть к беляку Арцеулову выросла по крайней мере вдвое.
— Я говорил с вашим товарищем… как его… Венцлавом, — продолжал Федорович, очевидно, всерьез обеспокоенный положением в городе. — Он обещал усилить охрану. К нему прибыл отряд из солдат его полка…
— Из полка Бессмертных Героев! — обрадовался Косухин. — Ну, теперь точно все будет в порядке!
— Надеюсь, — с сомнением заметил Федорович. — Вначале я не придавал поискам этих двух офицеров особого значения, но теперь, когда в город привозят Колчака… По-моему, это становится опасным. Товарищ Косухин, у меня нет к вам претензий, как к командиру, но может, вам стоит вернуться в город?
«Ишь ты, — хмуро подумал Степа. — Нет у него, понимаешь, претензий, эсер проклятый!»
Впрочем, он поймал себя на том, что похвала Федоровича пришлась все же по душе.
— Прикажете вернуться в город? — нелюбезно осведомился он. Федорович был, похоже, прав, но Степа никак не мог привыкнуть подчиняться какому-то эсеру.
— Да, возвращайтесь, — кивнул Федорович, не заметивший всей сложности косухинских переживаний. — Вы, кажется, уже успели накрыть несколько офицерских явок? Надеюсь, до завтра вы разберетесь с этими Лебедевым и… как его?
— Арцеуловым, — подсказал Степа. — Ниче, товарищ Федорович, я этого гада лично к стенке поставлю…
К полудню Степа был уже в городе. Пров Самсонович после вчерашнего казуса был несколько не в себе. Очередная травма и несколько глотков газа, которые довелось вдохнуть ночью, стоили ему потери голоса. Пров Самсонович теперь не гудел басом, а больше шипел, иногда сбиваясь на сип:
— Обнаглели, белые гады, товарищ Косухин, — сообщил он Степе и надолго замолчал. Было заметно, что мысли его двигаются медленнее обычного. Наконец, надумав что-то, решительно просипел: