«Волос ангела»
Шрифт:
Немного отстранив от себя поручика, но не выпуская его, Чернов негромко и, как ему показалось, очень доверительно посоветовал:
– Приглядывайте там за Березиным. Слишком самостоятелен. Адреса явок помните?
– Да, – поручик неловко высвободился, надел картуз, отдал честь и пожал протянутую Черновым руку. – Не беспокойтесь, господин подполковник. Надеюсь, получите от нас добрые вести.
– Дай-то Бог! – Чернов, сняв шляпу, перекрестился.
Поднявшись следом за Березиным по сходням, Гирин сделал греку знак, что можно отчаливать. Тот залопотал, хлопнув себя по тощим ляжкам ладонями, что-то прокричал, и на палубу
Выбеленное соленым ветром и жгучим зноем полотнище гулко хлопнуло, выгнулось, наполняясь свежим дыханием моря; берег стал быстро удаляться.
Стоя на корме, Березин безучастно наблюдал, как подполковник Чернов с самодовольно-глуповатым выражением лица, какое бывает у не очень-то умных людей, полностью уверенных в собственном превосходстве над всеми остальными, осенил крестным знамением их дубок, а потом, сняв шляпу, помахал ею вслед уходящему суденышку.
Вот его светлая фигурка на длинном темном причале стала казаться совсем маленькой, а потом и вовсе пропала из виду. Может быть, ему надоело стоять и глядеть вдаль или, скорее всего, он почел свой долг выполненным и ушел доложить, что люди отправлены и теперь надо готовить других.
Подошел Гирин, молча встал рядом, посасывая папиросу, потом негромко сказал:
– Зря вы так громко про грека… Наверняка он только придуривается, а сам прекрасно понимает по-русски. Иначе как бы с ним договорились?
– Кто он такой? – имея в виду хозяина суденышка, спросил Березин.
– Контрабандист, – пожал плечами Гирин. – Подполковник говорил, что он часто ходит к русскому берегу и еще ни разу не попался: ловкий, дьявол, все течения знает, все пустынные места и дикие пляжи. Будем надеяться на лучшее. Должен доставить нас с вами без ненужных приключений.
– Доставит, а потом? Нас встретят?
– Нет, – Гирин выплюнул окурок и достал новую папиросу, отвернулся и, прячась от ветра, прикурил. – Высадит на берег и уйдет, а мы переоденемся – и в город. Вот там нас будут ждать.
– Должны ждать, – поправил Березин. – Скажите, Гирин, вы сразу согласились, когда вам это предложили?
– А что оставалось делать? – усмехнулся поручик. – Плата обещана царская, а жить на что-то надо? Семья у меня здесь.
– Там, – махнул рукой за корму Березин.
– Что? – не понял Гирин.
– Я говорю, семья ваша там, а не здесь.
– Формалист вы, право. Пойдемте в каюту, что-то свежо становится. На море всегда такой ветер. Никогда не хотелось мне быть моряком, даже в детстве, сам не знаю почему, но не хотелось. А вам?
– Не помню. Городовым хотел быть, брандмейстером, потом жокеем. К лошадям тянуло… Пожалуй, вы правы, пойдемте, спрячемся в нутро нашего ковчега. Может, не так мотать станет, а то душу готов вывернуть наизнанку. И без того тошно, да еще качка.
Гирин хотел было спросить: от чего же это господину поручику Березину тошно, уж не от страха ли перед тайной высадкой на большевистском берегу? – но потом раздумал. Зачем заранее портить отношения – впереди полная неизвестность. Хорошо было слушать разглагольствования Чернова и других контрразведчиков: у них все получалось как по нотам,
– Что поделать, голубчик, время пришло такое, никому нельзя доверять, абсолютно никому…
Забившись в каюту – тесную, пахнущую смолой, рыбой, уксусом и мокрым деревом, – офицеры завалились на укрепленные к стенам откидные лавки с бортиками, покрытые тощими матрацами, набитыми морской травой. Качка выматывала – не хотелось ни курить, ни разговаривать, ни смотреть друг на друга. Гирин вынужден был признаться самому себе, что он даже не представлял, что его так скоро начнет укачивать.
– Как вы? – повернув голову в сторону Березина, спросил он.
– Качает… Утлая скорлупка, на нормальном судне такой качки не почувствовали бы.
Распахнулась дверь, в каюту заглянул грек-контрабандист. Увидев бледно-зеленые лица своих пассажиров, осклабился и исчез. Вскоре где-то внизу, под палубой, чихнул и застучал движок, сначала с перебоями, потом ровнее. Дубок прибавил хода, выровнялся, меньше стал ложиться на борт. Незаметно Гирин задремал.
Проснувшись, увидел Березина и грека, примостившихся у небольшого столика перед разложенными на нем копченой рыбой, горкой овощей и елозившей по крышке стола бутылью с темным вином. Заметив, что он открыл глаза, грек налил в мутноватый стакан вина и молча протянул ему. Гирин отрицательно помотал головой.
– Хорошо! – контрабандист блаженно закатил глаза и прищелкнул языком. – Бери!
Гирин взял. Вино оказалось терпким, немного отдававшим на вкус жженой пробкой, но хорошо снимавшим неприятную кислую горечь во рту. Выпив, вернул стакан, получив взамен кусок рыбы на ломте хлеба и половинку луковицы, сочной, синеватой. Как ни странно, он съел все это с аппетитом.
– Мы тут поговорили, – повернулся к нему Березин. – Наполовину как глухонемые, при помощи жестов, наполовину как нормальные люди. Похоже, что придем на место то ли в четыре утра, то ли через четыре часа.
Грек, видимо поняв, о чем речь, согласно закивал.
– Да, да! – и показал четыре пальца.
– Когда будем подходить ближе к берегу, они выключат мотор, – продолжил Березин. – Его матрос, или черт знает кто он тут у него на этой посудине, отвезет нас на лодке. Берем свои баулы и вперед, в Совдепию.
Грек снова налил вина, пустил стакан по кругу, разодрал остатки рыбы; достав большой складной нож, отрезал хлеба. Гирин вынул часы, щелкнув крышкой, поднес циферблат к лицу контрабандиста, постучал по стеклу ногтем, потом сделал пальцем круг, словно передвигая стрелку: