Волшебники Гора
Шрифт:
— Попробуй сама отнестись к нему по-другому, а не так как Ты это делала прежде, — порекомендовал я. — Совсем по-другому. Стань теперь для него настоящей и прекрасной рабыней. Будь послушной, сознательной и трудолюбивой. Служи ему и стремись делать это хорошо во всех смыслах. Предстань перед ним как рабыня. Подползи к нему с плетью в зубах. Уверен, он поймет это. Умоляй его, чтобы он позволил тебе служить для его удовольствия, упрашивай, извивайся перед ним, как самая незначительная и бессмысленная шлюха, как простая рабыня, каковой Ты теперь и являешься.
Филомела озадаченно
— Я сделаю так, как Вы говорите, Господин, — пообещала она.
— И может быть тогда, Ты обнаружишь, что он вовсе не такой слабак, как Ты привыкла думать, — усмехнулся я. — И Ты можешь вдруг обнаружить, что он заберёт плеть их твоего рта и, встав над тобой, заставит тебя выть от удовольствия и ощущения радости его господства. Не исключено, что Ты даже можешь быть ударена ей, так он впервые возьмёт тебя под свой контроль. Да, скорее всего, Ты даже будешь положена под плеть, и он накажет тебя за то, что Ты отказывала ему прежде. В конце концов, должен же он как-то подтвердить для себя, и проинструктировать тебя, относительно полностью новых отношений, которые теперь будут между вами.
— Но что, если он на самом деле слаб? — спросила она.
— Тогда просто продолжай служить ему, во всём обилии своего рабства, выпрашивая у него наименьшего из его поцелуев, даже самой случайной мимолётной нежности.
— Да, Господин, — сказала она, вытирая слёзы с глаз обрывками туники.
— Ты вскоре обнаружишь, что теперь, когда Ты стала чувствительной к своему рабству, даже такое крошечное внимание с его стороны будет драгоценным для тебя.
— Да, Господин, — всхлипнула Филомела.
Я не сомневался, что теперь, когда её потребности начали процесс своего освобождения, она сама скоро почувствует их обилие. Для оказавшихся в рабских загонах девушек, нет ничего необычного в том, чтобы стачивать в кровь ногти, царапая стены и пол их конур, или биться своими прекрасными телами о прутья их клеток, пытаясь вымолить у охранника, разрешение хотя бы коснуться его рукава. Иногда рабыню лишают внимания мужчин за два — три дня до её продажи, что бы она смогла хорошо показать на рабском прилавке, полке, или сцене торгов, и своё тело, и свою душу во всей их беспомощности и потребностях.
— Если же он продолжит оставаться инертным, — пожал я плечами, — если не сможет пробудиться или возбудиться, или побоится быть таковым, или, возможно, даже не захочет из-за враждебности к тебе лично или ко всем женщинам вообще, то ему, скорее всего, станет просто неудобно держать тебя в своём доме, и он продаст или передаст тебя кому-нибудь другому. Возможно, он даже обменяет тебя на женщину с меньшими потребностями, или на того, кто будет соответствовать его потребностями, в зависимости от того, каковы они могут быть.
— Но что, если он окажется глупым? — поинтересовалась она.
— Тогда сама попроси его продать или передать тебя, — посоветовал я. — Тогда, только будучи проданной на невольничьем рынке, Ты сможешь найти ошейник другого, способного удовлетворить твой потребности рабыни.
— Но что мне делать, если он не захочет продавать меня? — спросила рабыня. — Что, если он будет
— Тогда, — рассердился я, — именно так Ты и будешь себя вести, как и положено это той, кто носит ошейник. Он — господин, а Ты — рабыня.
— Да, Господин, — снова зарыдала она.
— Но не бойся, — успокоил её я. — Лично я уверен, что рано или поздно, Ты войдёшь во владение того, кто не только примет твоё рабство, во всей его красоте, нежности и потребностях, в честности и правдивости, но будет радоваться и наслаждаться этим, и для кого Ты станешь настоящим кладом, невероятным и изумительным сокровищем, но, что и говорить, сокровищем, хранимым под самой суровой из всех дисциплин.
— Да, Господин, — улыбнулась девушка сквозь слезы.
— А теперь, вставай рабыня, — приказал я, — спеши к своему владельцу!
— Да, Господин!
Всё так же прижимая к себе остатки своей туники, она встала и, покачиваясь, насколько могла быстро отправилась прочь от досок объявлений.
— Думаю, что она станет превосходной рабыней, — заметил какой-то мужчина, глядя ей вслед.
— Точно, — согласился с ним другой.
Что до меня самого, то я не думал, что они хоть в чём-то не правы. Это — прекрасный момент, когда женщина начинает, осознавать и любить то, чем она является, когда она приходит к пониманию себя самой, и имеет смелость принять это понимание, и тогда от радости трескается лёд покрывавший реку, тают ледники и наступает весна, а она сама начинает любить и встаёт на колени.
— Здесь и сейчас Вы сделали замечательное дело, — сказал мне мужчина.
— Для девушки? — уточнил я.
— Она — всего лишь рабыня, — отмахнулся он. — Я имею в виду то, что было сделано для присутствовавших здесь мужчин.
— О-о, — удивлённо протянул я.
— Вам здесь предоставлялась отличная возможность помочь Косу ещё раз оскорбить мужчин Ара, ещё больше унизить и опозорить их, вынудив проглотить даже дерзость и высокомерие рабыни, тем самым ещё более подчинить и сокрушить их, напомнить им об их несчастной судьбе, их политической и военной слабости, о потере их имущества, их города и гордости, ранить их, нанести ещё один удар их мужеству. Однако Вы этого не сделали. Скорее наоборот, Вы поощрили нас, Вы позволили нам ещё чуть-чуть вырасти в собственных глазах. Слово об этом сегодня вечером пойдёт гулять по всем тавернам!
— Кос этому не обрадуется, — предупредил другой мужчина.
— Опасно в эти времена напомнить мужчинам об их прошлой славе, — признал третий.
— Что, если мы начнём испытывать желание исправить это? — спросил четвёртый.
— Надеюсь, Вы понимаете, насколько опасно для вас то, что Вы здесь сделали? — осведомился третий из них.
— Как получилось, что вы находитесь на службе Коса? — спросил второй, указывая на наши с Марком нарукавные повязки.
— Даже те, кто служат Косу, могут оставаться мужчинами, — заметил я.