Волшебные одежды
Шрифт:
Честно признатся, я себя чувствовала полной дурой. Шершавое каменное изваяние не изменилось и даже не шевельнулось. И когда я услышала, что сзади кто-то идет, шурша мокрой травой, я вскочила и развернулась, чтобы заслонить Младшего.
Это оказался Танамил. Он шел вдоль русла, сквозь белый туман, и капли влаги, сгущаясь, оседали на нем. Мама правильно сделала, что предупредила меня. Танамил посмотрел на меня отстраненно, и даже как-то с сомнением, как будто видел меня в первый раз.
— Ты звала меня?
В первый момент я даже не могла сообразить, что же сказать. А потом мне вспомнилось,
— В прошлый раз мне следовало спросить у тебя, ты ли — Младший. Да?
И я чуть отодвинулась в сторонку, чтобы он увидел фигурку Младшего на мельничном колесе.
Это было ошибкой. Танамил при виде фигурки тут же отвел взгляд, и его чуть ли не передернуло.
— Это правда, — ответил он, вежливо и отстраненно. — Я — Младший.
Он настолько явно не желал помогать, что я разревелась. Мне сделалось так же паршиво, как Робин. Я ревела, совсем как маленькая.
— Я же не виновата, что вы с Робин поссорились! А теперь ты сделался вот такой, а король хочет заполучить Одного, и Джей тоже, а мы не можем даже удрать от Канкредина, потому что Робин пытается умереть!
И я зашлась ревом. Но Танамил схватил меня за плечи и встряхнул.
— Что ты сказала про Робин?! — спросил он. Наверное, ему пришлось повторить вопрос несколько раз. Когда я реву, то ничего не слышу.
— Она пытается умереть, — ответила я.
— Что за чушь! — воскликнул Танамил. Похоже, он здорово разозлился.
Он выволок меня из русла, почти с такой же яростью, как я тогда волокла этого сопляка Кеда, и вломился в дверь мельницы. Робин взвизгнула и села.
— Ты выглядишь как старуха! — заявил ей Танамил. По-моему, он мог бы вести себя и повежливее. Лишь сейчас я обнаружила рядом с собой Утенка, который уставился на Танамила. Мы с Утенком переглянулись, потом захлопнули дверь, вышли в туман и сели рядышком.
— Я как раз думал, хватит ли мне духу добраться до него, — сказал Утенок. — Но я боялся, что Робин его возненавидит, за то, что он — Бессмертный.
— Мы тоже Бессмертные, — сказала я. — Мы происходим от Одного, по обеим линиям.
— Не знаю… По моим ощущениям, мы подозрительно похожи на людей, — сказал Утенок. — Может, у нас только души отличаются.
— Мне нужно спросить у него, как вернуть Гулла обратно, — сказала я.
— А он сказал, — заявил Утенок. — Он сказал, что надо отвезти Гулла вверх по Реке, к Одному, только мы его не поняли.
Сегодня он держался куда любезнее, чем накануне ночью. Он сказал:
— Если хочешь, я его возьму. Мне все равно нужно идти. Я поклялся Бессмертным — это было как раз после того, как Звитт сказал, что Река гневается, и нам не разрешили выгонять свою корову на общее пастбище, помнишь? — так вот, я поклялся, что увижу всю Реку, до последнего дюйма, и буду знать про нее больше, чем старый Звитт.
— Понятно, — сказала я. — Значит, Один хочет, чтобы мы двигались дальше. Надо где-нибудь раздобыть лодку.
Вскоре мы так замерзли и так истомились от любопытства, что пошли обратно к мельнице. Кошки мяукали под дверью, требуя, чтобы им открыли. Мы впустили их и сами вошли.
Робин сидела, скрестив ноги, на одеяле, и ела — аж за ушами
Танамил заверил Утенка, что эта еда вовсе не иллюзорна, как утверждал Хэрн. Просто в его силах перенести туда, куда ему нужно, все, что угодно, с берегов ручьев и небольших рек — даже откуда-нибудь с дальнего юга, где мало кто живет. И как раз, когда он это объяснял, в мельницу вошел Хэрн. Он нес с собой Младшего.
— Кто оставил его?! — возмущенно начал Хэрн. И тут он увидел Танамила.
Я боялась, что Хэрн обозлится. Он не обозлился, но держался как-то скованно. Наверное, Матерь поговорила с Хэрном про Танамила. Но Хэрну все равно понадобился почти целый день, чтобы свыкнуться с ним. А Танамил не смотрел на Хэрна, потому, что Хэрн так и держал в руках Младшего, а Хэрн не понимал, чем это вызвано. До этого я не понимала, насколько же для Танамила нестерпимо быть связанным. Он так это ненавидит, что никогда об этом не скажет. А если спросить, лицо его сделается совершенно каменным, и он станет похож на собственное изваяние.
— Амил Орет связан сильнее, чем я, — вот и все, что он сказал, когда я его спросила. А Робин накинулась на меня и велела оставить Танамила в покое. После этого Танамил, кажется, немного смягчился. Он не стал говорить про себя, но сказал мне: — Адон носит сейчас двойные узы. Сперва его одурачила женщина — и в этом он сам виноват. Ну, а второе произошло, когда он уже был связан и не мог действовать против Канкредина в полную силу.
День выдался очень хороший. Хэрн плюнул на свои обязанности при короле, и мы сидели у мельницы, смеялись и пытались придумать, как бы нам подняться вверх по Реке, тайком и от короля, и от Звитта. Танамил сидел, обняв Робин, и был так же счастлив, как и мы, а Робин за этот день съела больше, чем за весь последний месяц. Стоило ей чего-нибудь вообразить, как это тут же появлялось на столе. И я жалела лишь об одном: что с нами сейчас нет Матери. Один разгневался, когда она вышла замуж за нашего отца, и потому Танамилу сейчас нельзя было с ней разговаривать. Танамил не хотел рисковать. А вдруг с Робин произойдет то же самое? Они решили, что вместе попросят у Одного дозволения пожениться.
Жир в огне! Теперь я понимаю, почему Танамил так ненавидит свои узы. Надо мне было слушаться Матерь. Но, по крайней мере, на этот раз главная вина лежит не на мне, а на Утенке. Ладно, расскажу обо всем по порядку.
Мы были очень счастливы. Мы сидели под лучами вечернего солнышка, у открытой двери, выходящей на Реку. Так мне казалось, будто Матерь тоже с нами. Я принесла свою последнюю работу, а потом принялась сшивать первую накидку и обрабатывать края. Танами подошел взглянуть на нее.