Волшебный туман

Виггз Сьюзен

Однако и это не принесло Весли облегчения. Гневный вопль вырвался из его горла. Он вскочил на коня и сильно ударил его в бока. Не имея ничего, за что можно было держаться, кроме черной гривы, он наклонился к шее животного и отдался в его власть.

Они неслись через поля и болота, перепрыгивали через каменные ограды, проносились как ураган по побережью, поднимая брызги воды с песком, которые больно били его по лицу, а он продолжал подгонять взмыленную лошадь.

Он приехал в заброшенный сад, где впервые встретил Кэтлин. Беспорядочно разбросанные валуны и

колючие кусты ежевики уродливо окаймляли лужи, оставленные приливом. Тяжело дыша, он соскочил и позволил коню бродить поблизости.

Был день, который Том Генди назвал бы чистым. Солнце светило ярко, и небо было высокое и безоблачное. А это место казалось наполненным очарованием. Волшебство пропитало воздух, которым он дышал. Порывы ветра звучали таинственно. Весли опустился на колени и зарыл пальцы в мокрый песок.

— Нет, — простонал он. — Кэтлин, не может быть, чтобы ты умерла.

Однако, она умерла, и унесена на небеса, где, без сомнения, вселила страх в сердца ангелов.

День перешел в сумерки, а сумерки в вечер. Он лежал на песке, обдумывая безнадежность своей судьбы. Хаммерсмит отправился в Англию, чтобы сообщить Кромвелю о предательстве Весли.

Весли вспомнил нежность лорда-протектора в обращении с Лаурой, увидел, как смягчались его непримиримые глаза и кровавые руки, когда он смотрел на нее и гладил ее. Где-то внутри Весли жила уверенность, что даже Оливер Кромвель окажется милосердным и даст Лауре надлежащее воспитание. У пуритан суровая судьба, но они внимательны к своим детям. И Кромвель, недавно лишившийся любимого внука, наверняка будет считать Лауру своей.

Все, что осталось Весли, — это борьба. Только в пылу сражения не на жизнь, а на смерть чувствовал он себя живым, весь горя желанием отомстить.

На небе появились звезды, и самая яркая из них привлекла его внимание, вызвав воспоминание о дне инаугурации Кэтлин, которая казалась тогда вечной. Конечно же, она бессмертна. Кэтлин не может умереть. Просто она перешла в другое, более высокое состояние существования.

Как эта яркая звезда.

* * *

Лондон, август, 1658

— О, моя дорогая, так не пойдет, — лорд-протектор Оливер Кромвель вошел большими шагами в тюремную камеру, расположенную в Брик Тауэр и выходящую на ров с водой на северной стороне лондонского Тауэра. Он пересек комнату и остановился возле кровати. — Вы даже не притронулись к ужину и вообще не ели несколько дней. Я так старался, чтобы вам посылали хорошую пищу.

Когда Кэтлин повернулась, кровать скрипнула. Она протянула руку и сбросила накрытый поднос на пол.

— Не собираюсь давиться вашими английскими помоями для свиней.

Оставшись невозмутимым после этого взрыва, Кромвель махнул большому человеку со светлыми волосами, который вошел в камеру следом за ним.

— Мистер Булл, принесите вина для леди и для меня.

Кэтлин поймала взгляд этого великана. Тадеус Булл доставлял ей еду, а вместе с ней передал стеклянный пузырек, который лежал теперь в кармане ее фартука.

Несколько

минут спустя Кромвель наливал белое сухое вино в два оловянных бокала. Пододвинув стул к кровати, он поставил их на стол. Кэтлин занесла руку, чтобы швырнуть эти чашки.

— Я не стал бы этого делать, миссис Хокинс, — сказал он. — Вам, возможно, необходимо будет выпить.

«Возможно», — подумала она, нащупывая пузырек, и опустила занесенную руку.

— Вы испытываете мое терпение, — продолжал Кромвель. — Не прошло и десяти дней, как похоронили мою дочь Бетти, и я плохо себя чувствую от всех этих поездок между Хэмптоном и Лондоном.

Отношение Кэтлин к лорду-протектору было окрашено ненавистью, но она все же заметила морщины, появившиеся возле рта, легкое дрожание голоса, когда он произносил имя дочери. «Итак, — неохотно отметила она, — у чудовища все-таки есть сердце».

— Примите соболезнования по случаю смерти вашей дочери, — произнесла она сквозь сжатые губы. — Но я не сочувствую вам из-за вашей болезни.

— А я и не прошу об этом, — проворчал он, глядя мимо нее. Глаза его смягчились. — Бог поможет, — пробормотал он больше для себя, чем для нее. — По крайней мере, у меня есть Лаура.

Кэтлин не проявила интереса к его бормотанию.

— А зачем вы здесь?

— Вас сегодня судили.

Его слова пробили брешь в ее самообладании.

— Судили? Меня? — гневно спросила она. — А что это за правосудие, которое судит человека в его отсутствие, не дав возможности защищаться.

— Такое же правосудие, которое вы демонстрировали англичанам, которых убивали, — бросил он в ответ. — Вас интересует результат?

Кэтлин попыталась устоять против желания выпить вина, но соблазн был слишком велик. Она схватила один из бокалов и глотнула, Кромвель сделал то же самое.

— Ну и что же?

— Высокий суд признал вас виновной в измене, совершении убийств, грабежах и исповедовании объявленной вне закона папистской веры.

Кэтлин сделала еще глоток. Мягкому испанскому вину не удалось смягчить ее заледеневшее сердце.

— Меня нельзя обвинить в нарушении ваших законов, потому что я не признаю, что Англия может управлять моей страной.

Он пожал плечами, и массивная цепь на груди сдвинулась.

— Совет постановляет, что вы должны быть повешены, выпотрошены и четвертованы.

Ужас охватил ее.

— Вы не можете причинить мне вред. Вы подписали соглашение, защищающее всех родственников Джона Весли Хокинса.

— Он нарушил обещанную мне верность! — взорвался Кромвель. — У меня нет больше по отношению к нему никаких обязательств.

— Верность, верность, верность! — закричала Кэтлин. — Я больше не понимаю этого слова. Верность кому: вам или Богу? И какому Богу: вашему или Богу Весли?

— К своей вине вы добавляете еще и богохульство, женщина!

Кэтлин непримиримо уставилась на лорда-протектора, с отвращением заметив луковицеобразные очертания его ярко-красного носа, с чувством страха увидев в его глазах вызывающую жестокость. Но мысли ее были далеко отсюда. В Ирландии. С Весли.