Волшебство для короля
Шрифт:
Дракончик опустился на хозяйское плечо и трепыхнул крыльями. Тать вновь заскулил. Лайам повторил уже строже:
– Подойди ближе, тебе говорят! Ты певец?
Неудачливый грабитель боязливо перешагнул через храпящего напарника и промямлил:
– Д-дох… Некто поет.
– Некто тоже поет. Некто и сам декламатор.
Лайам широко улыбнулся. Он действительно был доволен. Ему без особой натуги удалось сообщить ночному охотнику за поживой, что перед ним стоит «декламатор», то есть такой же вор.
– Таких декламаторов тут
На тайном языке, известном лишь профессиональным преступникам Таралона, это означало, что в Лайаме сомневаются. Члены каждой карады, то есть отдельного воровского сообщества, даже такого огромного, как торквейское, обыкновенно знают друг друга – хотя бы в лицо. С самозванцами и чужаками, осмелившимися промышлять на чужой территории, воровской кодекс предписывает безжалостно расправляться.
– Некто не из торквейской карады. Некто здесь не шалит, некто чисто резвится.
Второй своей фразой Лайам давал понять, что он удалился от дел. Навсегда или только на время визита – неважно, главное подчеркнуть, что чужак в столице ведет себя тихо, не нарушая воровских законов. «О происшествии в бане им вовсе не обязательно знать».
– Некто хочет выпить с принцепсом карады Торквея. С Банкиром.
Вор удивленно дернулся и склонил голову, разглядывая незнакомца. Он был невысок и, похоже, горбат… или сильно сутулился – детали мешала рассмотреть темнота. Лайам выждал немного, потом повторил:
– Некто хочет пить с принцепсом. У него есть баклага.
Принцепс – глава преступной общины – в Торквее всегда прозывался Банкиром, какова ни была бы его прежняя кличка.
Вор негромко присвистнул, словно дивясь наглости чужака, впрочем, его новое восклицание показало, что это не так.
– Вот тебе на! Известная вывеска! С памфлетной танцульки! Эй, брат, некто твою вывеску знает!
– Откуда… – выдохнул было Лайам, но тут же осекся. «Откуда ему меня знать?» Ответ был очевиден, что подтвердила (хотя и с заминкой) мысленная расшифровка услышанного. «Вывеска» – это лицо, «танцулька» – виселица, но почему «памфлетная»? На память пришел Памфлетный бульвар, где толкутся ученики магов. Ведь это они размножают портреты разыскиваемых преступников, а столбы с перекладиной, к которой крепятся прокламации, и впрямь походят на виселицу! Лайам поморщился и мысленно еще раз проклял каменную уродку вкупе с ее остроумным нововведением.
– Дох, – сказал вор довольным и куда более самоуверенным тоном. – Некто засек твою вывеску с баклагой пса магнуса. Шахматы шуршат за тобой.
«Магнус» значит главный, «пес» – это сыщик. Главный сыщик в Торквее – Уорден, а «шахматы» – ее миротворцы, одетые в клетчатые туники.
Вор явно приободрился и обнаглел. «Надо его осадить». Лайам холодно усмехнулся.
– Мои трубы слышны и в белом, и в черном.
(Слава о нем
– Моя вита – морте, мой модус – зеленый. (Он профессиональный убийца и работает с помощью магии.)
Абориген несколько скис. Лайам надменно прищурился.
– Хочешь, чтобы твое погоняло звучало в моих концертах?
(Хочет ли вор приплюсовать свое имя к списку жертв заезжего декламатора?)
– Да не, брат, ты че? – вскинулся вор, устрашенный такой перспективой.
– Погоняло?
– Склизкий Цинна.
– Некто – Ренфорд, – смягчаясь, представился Лайам. Все равно его имя указано на афишке. – Каркнешь о моей баклаге Банкиру?
Помощь! Ему нужна помощь. Люди, которые прикроют его, когда он встретится с человеком от Катилины. Хорошо бы вообще повернуть дело так, чтобы кто-то пошел туда вместо него. «Если тебя узнали в такой темноте, то что будет днем? Когда солнце встанет, ни шарф, ни шляпа тебе не помогут».
– Ну?
– Что в баклаге-то, брат?
– Она слишком тесная. Пить могут двое – некто и принцепс.
Цинна покачал головой.
– Некто и принцепс? Не раньше чем декламаторов пригласят к королю.
То есть никогда.
– Банкир с чужаками не пьет.
Храпящий детина зашевелился. Фануил выгнул спину и зашипел. Лежащий затих. Цинна гулко сглотнул.
«Спасибо, малыш!»
– Каркни ему о моих концертах, и он согласится.
Требовать встречи с самим Банкиром, конечно же, непомерная наглость, однако лихость и самоуверенность в цене у воров.
– Каркни ему обо мне, Склизкий Цинна, не то…
Фануил вновь зашипел, и вор сдался.
– Дох, дох! Как скажешь, Ренфорд. Некто летит к Банкиру.
– Моменто?
– Дох, моменто! – Лайам кивнул.
– Заметано. Свети своего двойника.
Цинна потряс напарника за плечо. Тот застонал и с трудом поднялся на ноги, очумело крутя головой.
– Брат, мы моменто смываемся. Будь золотым. (Молчи.)
Разбуженный вор что-то буркнул, но вслух ничего не сказал, только потер голову и коротко глянул на незнакомца. Он был высок и широкоплеч.
– Эй, брат, твоя куртка, – сказал Лайам, переходя на обычный язык, ибо не помнил, как у воров называются носильные вещи. – Она мне нравится. Может, махнемся? Даю за нее свой плащ.
– Тьма великая, что он городит? – возмутился детина, но Цинна знаком заставил его замолчать. Вор был против обмена, однако взволнованный вид партнера и зубы ощерившегося дракончика явились вескими аргументами в пользу предложенной сделки. Детина снял куртку и стал с недоверием встряхивать плащ, очевидно пытаясь найти в нем изъян.
– Летите к Банкиру, – приказным тоном сказал Лайам, надевая «обновку». Та жутко воняла потом, а рукава едва прикрывали запястья. – Я буду ждать в кабаке, где вы меня засекли.