Воля богов!

Свердлов Леонид

Если бы все были равнодушными, то не было бы и истории. Читали бы мы в учебниках, как один царь хотел пойти на другого войной, но всё сорвалось из-за того, что никто не захотел встревать в чужую ссору. А не было бы истории - не было бы и прогресса. Не изобрели бы люди ни щита, ни меча, ни танка, ни пулемёта, а значит не открыли бы ни стали, ни пороха, ни реактивного двигателя, ни атомного распада. Были бы мы до сих пор дикарями и жили бы в пещерах, охотились бы на мамонтов каменными топорами: мамонта-то и каменным топором завалить можно, а вот на людей надо ходить с более совершенным оружием.

А то иной раз сунут два вора

одновременно руки в чужой карман, схватят друг друга, сцепятся - и уже со всех сторон неравнодушные люди бегут, чтобы одного вора защитить от другого. Один кричит: "Держи вора!", другой: "Доколе!", третий: "Не потерпим!". И вот уже все люди поднялись на святую войну. Ведут одни воры людей на других воров, а люди за них друг друга убивают. Брат на брата идёт, за то, что брат воров поддерживает. И все вместе бьют равнодушных, которые хотят спокойно жить в то время, как все честные люди убивают друг друга. Так делается политика, так пишется история. Если бы люди были равнодушны, если бы не было благородных героев, готовых постоять за справедливость, не мудрствуя и не рассуждая, то не было бы ни войн, ни политики, ни прогресса, ни истории, ни героического эпоса.

Пока Фетида морочила голову Ахиллу, другой герой - Эней звал своих друзей на борьбу с греками. Он был обычным пастухом, но его мать была богиня, а по отцу он происходил из царского рода, и терпеть издевательства какого-то грека, пусть и неуязвимого, он не собирался. Так-то он был человек мирный и ни в какую войну мешаться не хотел, но после негаданной встречи с Ахиллом он собрал небольшое войско и добровольцем встал на защиту Трои. Парень он был лихой, воин каких мало, так что оборона Трои с этого дня укрепилась достойным героем.

А Одиссея на следующее утро ждал неприятный сюрприз. На месте, где был зарыт сундук с золотом, стояла чья-то палатка. Одиссей ходил вокруг неё, распираемый гневом и недоумением, пока полог не открылся и из палатки не показался Паламед.

Одиссей еле сдержал себя, чтобы не задушить его на месте. Паламед же, совершенно не заметив настроения собеседника, спокойно пожелал ему доброго утра.

– - Ты как здесь оказался?
– с трудом выдавил из себя Одиссей.

– - Где? А! Я палатку на низком месте поставил. Ночью дождём подтопило, вот я её и перенёс. А что?

Одиссей пристально посмотрел на Паламеда. Судя по тону и по выражению лица (Паламед совершенно не умел скрывать свои чувства) он говорил правду: действительно он переставил палатку потому, что она плохо стояла, а про золото Паламед ничего не знает. Одиссей несколько успокоился, но Паламеда не простил.

– - Ничего, - буркнул он в ответ и собрался было уйти, как вдруг на его плечо легла рука, и голос Агамемнона сказал:

– - Доброе утро, Одиссей! Ну как, нашёл зерно?

Одиссей уже совсем забыл о вчерашнем задании. Теперь он вынужден был признаваться в своей неудаче. Причём на глазах у Паламеда, что особенно досадно. И угораздило же Агамемнона встретить его именно сейчас!

– - Нет, - ответил Одиссей.
– Не нашёл.

– - Ну как же ты так! От тебя не ожидал!

– - Хитроумие подвело, - съязвил Паламед.

– - Легко так говорить, в палатке сидя!
– взорвался Одиссей.
– Раз такой умный, сам бы пошёл!

– - Пожалуй, схожу, - ответил Паламед.

Вечером он вернулся с несколькими мешками зерна и сведениями, где можно добыть ещё продовольствия, обеспечив греческий

лагерь на всё долгое время предстоящей осады.

Агамемнон при всём штабе объявил Паламеду благодарность и поставил его в пример Одиссею. Царь Итаки не без труда сделал вид, что рад успехам товарища, а в душе пожелал ему такого, что сам Аид ужаснулся бы.

Осада Трои

Штурмовать неприступные стены Трои, построенные самим Посейдоном, греки не решились. Обосновавшись в своём лагере на берегу Геллеспонта, неподалёку от города они начали осаду. Численное преимущество было на их стороне, и троянцы не решались нападать на огромное вражеское войско, но в городе они чувствовали себя вполне безопасно.

Никто ни на кого не нападал, и греки скучали.

Не столько для того, чтобы пополнить запасы, сколько от скуки и желания хоть как-то проявить себя и отличиться в этой бесславной войне, Ахилл устраивал рейды по всё более отдалённым окрестностям, разоряя города, не имевшие к Трое никакого отношения. После каждого такого набега в лагере греков прибавлялось трофейного добра, а у троянцев прибавлялось союзников. Соседние цари, обозлённые на греческих героев, являлись со своими дружинами на помощь осаждённому городу. Через какое-то время союзников у троянцев стало так много, что было уже не ясно, кто кого осаждает.

Первое время Ахиллу на войне нравилось. Ничем не рискуя, он вступал в бой с целыми армиями и возвращался из побеждённых городов с богатой добычей и без единой царапины. Враги уважали его и боялись, а свой почитали его как бога, хоть и посмеивались за глаза над тем, как его опекает мамочка - красавица Фетида. Ахилл был доволен собой, гордился подвигами, которые так легко ему давались, и всё чаще проявлял признаки звёздной болезни: смотрел на всех свысока, нарушал установленные начальством порядки, любил, когда им восхищались, и воспринимал любые почести как должное.

Прошёл год, и Калхант на вопрос, где же обещанная через восемь месяцев победа, с раздражением отвечал, что он ни про какие восемь месяцев никогда не говорил - речь с самого начала шла о восьми годах, и надо было внимательнее слушать.

К концу следующего года греков уже было меньше, чем их противников. Положение осаждавших стало безнадёжным, и враги скинули бы их в море, но никто не хотел связываться с неуязвимым Ахиллом. Старейшины упорно запрещали рвавшемуся в бой Гектору, которого престарелый Приам назначил главнокомандующим, нападать на врагов. Троянцы и их союзники предпочитали ждать, когда греки сами поймут, что зря сюда пришли, и уберутся восвояси.

Но греки не уходили, хотя уже и Агамемнон понимал, что рассчитывать тут не на что, но гордость не позволяла ему признаться, что он сам влез в авантюру и втянул в неё столько народу. Уже нисколько не веря Калханту, он всё ещё надеялся на помощь богов.

А боги часто проявляли внимание к делам греческих героев, безнадёжно увязших на троянской земле. Гера, хоть сама в лагере и не появлялась, регулярно посылала к Агамемнону вестников с обещаниями помочь, уговорить Зевса поддержать греков. Каждый раз по её словам выходило, что громовержец уже почти согласился, и ждать осталось всего несколько дней. Но дни шли за днями, а Зевс продолжал лениво отмахиваться от просьб жены, отвечая, что ему нет никакого дела до этой дурацкой войны. "Вы, богини, это дело затеяли - вы теперь с ним и разбирайтесь", - говорил он.