Воля дороже свободы
Шрифт:
Лучший Атлас Вселенной
– Отец зла ждёт тебя на острове солнечной тюрьмы, – прочитал Кат вслух. – Отправляйся во всеоружии и будь наготове.
– Отец зла, – повторил Петер. – Думаешь… думаешь, это он?
– Кто «он»? – хмуро спросил Кат.
– Мне кажется, речь идёт об Основателе. Не знаю, кого ещё можно было бы так назвать.
– Ну так пойдём и посмотрим, – сказал Кат.
Он не ошибся тогда, ночью, в заброшенном доме. Неизвестный автор атласа позаботился-таки о переводе – даже о нескольких переводах. После страниц с эллинским
Вероятно, в самом начале книги когда-то были главы, записанные понятной всем людям божественной речью. Но теперь на месте безжалостно вырванных страниц остались только торчащие из корешка лохмотья.
Потратив изрядное время, Кат нашёл переводчика – старого морщинистого раба, числившегося при местной библиотеке. Тот оказался бойким трудягой и осилил атлас за неделю, исписав толстую тетрадь мелким крысиным почерком. При этом выяснилось, что в середине книги также не хватает листов. По счастью, старик знал не только эллинский и кое-как восполнил недостающее, разобрав иероглифы.
Всю неделю раб ел и пил на Катовы деньги, жил в его гостиничном номере, а каждый вечер из библиотеки наведывался специальный человек, который проверял, не повредил ли Кат муниципальную собственность (раба), и забирал арендную плату. Весьма, надо сказать, немалую. Хорошо, что в местных банках охотно принимали золото.
В итоге, Кат пришёл к выводу, что здорово переплатил за услуги. Готовый перевод изобиловал сведениями, которые не имели ни малейшего практического смысла. Например, в предисловии кратко пересказывалась история миров Основателя – и без того известная даже ребёнку. Послесловие было посвящено рассуждениям на отвлечённые темы: безымянный автор размышлял о законах общества, о природе добра и зла, о судьбах человечества и так далее. Своё многословие он гордо объяснял любовью к правде, которая для него была превыше всего на свете.
При этом в книге катастрофически не хватало важных фактов – возможно, виной тому были утраченные листы. Взять хотя бы фразу про «отца зла» и «остров солнечной тюрьмы». Кат предпочёл бы чуть более конкретные указания. Скажем, «существо, известное как Основатель, находится в мире, который аборигены называют так-то. Следует опасаться того-то и того-то. Перед контактом рекомендуем тщательно проверить местность на наличие замаскированных мин и ловушек». Тем не менее, он прочёл всё с первой до последней страницы – продираясь сквозь метафоры, одолевая смысловые провалы, перескакивая через философские построения.
И, если верить написанному, впереди ждали очень тяжёлые времена.
– Пойдём и посмотрим, – повторил Кат, пряча тетрадь в рюкзак. – Во всеоружии и наготове. Чего думать-то.
Петер кивнул.
– А идти вот так не опасно? – спросил он. – У нас ведь только нож.
– Не у нас, – сухо поправил Кат. – У меня. Это мой нож.
– Ну да, – сказал Петер. – Но… Основатель, наверное, не очень испугается складного ножа. Как думаешь?
– Я думаю, что ты прав, – сказал Кат. Он поднялся с кресла, выпрямился во весь рост, под самый гостиничный потолок, и достал из кармана футляр с чёрными очками. –
– Ну да, – сказал Петер поникшим голосом.
– Пойдём, – сказал Кат, цепляя дужки очков за уши.
– Ну да, – повторил Петер ещё более вяло. – Демьян, а ты… Ты уверен, что нам туда надо? На все сто уверен?
Кат шумно и длинно выдохнул. «На все сто» было выражением, принятым в родном мире Петера. По-божески оно звучало неимоверно глупо. И неимоверно раздражало. Как и всё остальное сейчас.
– В книге сказано… – очень терпеливо начал Кат.
– Да помню я, что там сказано, – перебил вдруг Петер с тоской и досадой. Это было так на него непохоже, что Кат решил не развивать тему.
– Доставай мешок с песком и хватайся за руку, – сказал он. – Раз помнишь.
Разрыв всегда казался Кату по-своему красивым местом. Просто эту красоту что-то постоянно мешало оценить как следует: то дневное раскалённое солнце, то ночной холод. Однако на сей раз им с Петером посчастливилось застать в Разрыве рассвет – час, когда ночь уже уступила права дневной жаре, а та ещё не успела набрать силы.
Утро было нежным, как подтаявшее мороженое. Солнце пряталось за горизонтом, и дюны, лишённые теней, казались волнами: вокруг будто бы простиралось застывшее море. Небо меняло цвет, неторопливо пульсировало, наливалось по краю алым соком. Глядело на крошечных, затерявшихся в пустыне людей с равнодушием вечного существа – как сами люди глядят на пыль, на дым, на дождевые капли.
И ещё – стояла тишина. Молчал песок, молчал с ним заодно ветер. Молчали дюны, набираясь сил, чтобы после восхода медленно пуститься в дорогу, песчинка за песчинкой, опадая и перекатываясь. Молчали кусты винограда, и это было единственное живое молчание в мире, предназначенном для мёртвых.
На востоке понемногу светлело.
– Вот это да, – сказал Петер. – Демьян, а давай в Разрыв только по утрам ходить?
– Суточные циклы не совпадают, – сказал Кат, роясь в рюкзаке. – Никогда не угадаешь наверняка.
– Жалко. Так здорово утром тут…
– Пневма всё равно уходит, – возразил Кат. – Хоть утром, хоть вечером.
– А вечером тоже, наверное, здорово?
Кат достал атлас и почесал его корешком обросшую щетиной челюсть. Обвёл взглядом из-под очков розовый край горизонта, гладкие спины дюн, чёрные пятна кустов.
– Да, – сказал он. – Вечером тоже.
Последние страницы атласа были особенными. Их действительно сделали из мусора – или из чего-то, очень похожего на мусор. Обломки веточек с тонкой, лоскутами отслоившейся корой и налипшим мхом. Травинки, сплетённые в неряшливый буро-зелёный ковёр. Мелкий гравий вперемешку с песком и комочками земли. Нечто тёмное, волокнистое, похожее на торф. Клочки грубой шерстяной ткани. Всё это – и ещё многое другое – спрессовали и вплавили в какой-то материал, похожий на тончайшее гибкое стекло.
Каждая из страниц была якорем. Проверенным, надёжным, удобным ключом к другому миру.
«Отправляйся во всеоружии и будь наготове».
Библиотечный раб пронумеровал листы, так что ошибки быть не могло. Да и сам вид якоря не дал бы ошибиться. Замурованные в стеклистую оболочку, поблескивали кварцевые песчинки, тут и там сияли перламутром осколки раковин. Ближе к краю страницы виднелся скелетик крошечного рачка. Словно кто-то зачерпнул горстью песок на неведомом берегу – там, где всегда жарко и пахнет морем. Зачерпнул, разровнял и впечатал в диковинный прозрачный лист.