Воля дороже свободы
Шрифт:
Энден прочистил горло.
– Поглощая чужую пневму помимо воли хозяина, – сказал он, – гаки наносит жертве серьезную энергетическую травму. Когда энергию забирают насильно…
– То можно человека дурачком сделать, – согласился Кат. – Нарушается баланс в организме, да. Поэтому стараются решать всё полюбовно. Как тогда, с тобой.
– У нас так происходит далеко не всегда, – процедил Энден. – За это их и ненавидят. Мне очень повезло, что встретился… добренький. Большая редкость. Возможно, на этом твоём Китеже вампиры все из
Петер издал глубокий вздох.
– Пришли, – сказал он с отчаянием.
Все трое остановились. Институт нависал над ними – пять этажей грязного, испещрённого выбоинами гранита. Перила парадной лестницы тускло сияли в лучах солнца.
Мимо шли прохожие. Петер, чтобы его не толкали, поднялся на ступеньку. Энден, напротив, отступил дальше, к проспекту. За его спиной прогромыхал большой, видавший виды дилижанс.
«Хватит уж, – решил Кат. – Точим лясы, как бабы на базаре».
Он поднял руку и задрал рукав, чтобы был виден духомер:
– Ты ведь заметил мою безделушку?
– Заметил, – сказал Энден отрывисто. – Когда ты надевал рюкзак. Дома, перед выходом. У того, на Бюргерплац, была такая же.
Кат молчал, глядя на него.
Энден снял очки, посмотрел сквозь стёкла на свет. Надел, попав лицом в оправу со второго раза: тряслись руки.
– Я… н-не вполне уверен в успехе нашего совместного предприятия, – произнёс он.
«Эх ты, профессор, – подумал Кат. – Ссыкло трусливое… Ладно. Надо как-то договариваться. А то сбежит, и всё зря».
– Понимаю твои опасения, – сказал он, тщательно подбирая каждое слово. – Тем более, на Вельте, похоже, ситуация с упырями паршивая. Но я не опасен. Я полностью себя контролирую, болезнь меня зверем не делает…
Он осёкся.
«А всё, что бывает последнее время? – мысль обдала кипятком. – Когда чушь всякая в голову лезет, и злость берёт без причины? Может, это – как раз знак того, что болезнь переходит в тяжёлую форму? Может, я скоро… как Ада?!»
– Сударь Энден, – сказал вдруг Петер, – я могу поручиться за моего друга, как за себя самого.
Он сошёл с лестницы и встал впереди, словно хотел заслонить Ката от учёного – щуплый, белобрысый, маленький.
– Вот как? – под глазом Эндена задёргалась жилка.
– Именно так, – Петер быстро, нервно пригладил вихор на макушке. – Мы с ним путешествуем уже немало времени. И в любой ситуации… Ну, почти в любой… В общем, он владеет собой, как… Я не знаю… Как никто.
«Ишь, заливает, – хмуро подумал Кат. – «Немало времени»… Две недели всего».
Энден посмотрел на Петера, наклонив голову.
Что-то спросил на их общем языке.
– Да, пьёт, – ответил Петер по-божески. – Разрыв истощает его, вы должны понимать. И без моей пневмы он погибнет.
Энден поджал губы. Качнул головой. Вздохнул.
– Судя по всему, у меня не слишком большой выбор, – начал он, глядя на Ката поверх очков. –
Простучали лошадиные подковы. Прямо за спиной Эндена, скрипнув рессорами, остановилась закрытая карета. Двери её распахнулись, изнутри выскочили двое парней. Третий спрыгнул с кучерского места. Все трое были в одинаковых чёрных куртках с закатанными до локтей рукавами, в серых, свободного кроя штанах и в высоких ботинках на толстой подошве. Даже лица у них почти не отличались – румяные, губастые морды. Разнился только цвет волос: двое были блондинами, а третий, кучер – рыжим.
Он-то, рыжий, и направил в лицо Ката пистолет. Здоровенный, воронёный, с дулом, в которое поместился бы средних размеров огурец.
«Ну ни хера себе», – подумал Кат и, отступив на шаг, медленно поднял ладони над головой.
Двое блондинов подскочили к Эндену и схватили за руки.
Энден вскрикнул. Выронил портфель.
Рыжий кучер, тускло блеснув глазами из-под отёчных век, глянул на Петера. Петер попятился. Тогда рыжий, по-прежнему держа Ката на прицеле, шагнул вбок и дважды ударил Эндена в живот – коротко, экономно, со знанием дела.
Профессорские очки брызнули осколками по мостовой. Энден скрючился, но его рванули вверх, не давая упасть.
И потащили в карету.
– Майерштрассе, тридцать, сорок два! Жена, жена, Фрида! – задыхаясь, просипел по-божески Энден.
Блондины втолкнули его внутрь. Один поднял с тротуара портфель и полез следом, багровея складчатым затылком. Другой обежал вокруг кареты и запрыгнул со своей стороны.
Рыжий как-то очень ловко, боком вскочил на козлы. Всё ещё держа Ката на мушке, подобрал свободной рукой вожжи и хлестнул коней.
Кони обиженно заржали и рванули.
Коляска укатилась прочь.
– Суки, – прорычал Кат. – Ети вас в солнце, жоподралы!
Петер обхватил себя руками.
– Я его узнал, – сказал он едва слышно.
Кат обернулся.
– Чего? – спросил он. – Кого узнал? Ты о чём вообще?
Петер, моргая, открыл рот и беззвучно пошлёпал губами.
– Тот, с пистолетом, – сказал он наконец. – Когда к нам вломились в приют… Он там был. Он забрал Ирму.
XV
Никто не знает, зачем Основатель заложил в головы своих подопечных врождённое знание так называемого «божественного» языка (который, разумеется, не имеет ничего общего с языком богов Батима). Я был сильно удивлён, когда первый же явившийся по моему призыву мироходец начал свободно болтать со мной на хорошем энландрийском. Можно предположить, что Основатель родился и вырос в Энландрии. Поэтому и вколотил питомцам генетическое понимание того наречия, которое знал лучше всех прочих. Очевидно, он планировал однажды наладить сообщение между мирами. Но, как мы знаем, о путник, с сообщением не задалось.