Воля вольная
Шрифт:
Спокойно пожал всем руки, на Балабанове взгляд задержал, качнул ему головой, надел лыжи и, кивнув еще раз всем, пошел в тайгу.
— Оставь пса! — негромко крикнул вслед Балабан.
Степан остановился, посмотрел на Карама и качнул головой:
— Он не останется!
Карам, как привязанный, не отходил от ноги, умную, чуть седоватую остроухую морду задирал на хозяина.
Уложили шмотки в сани. Их было немного. Поваренок забрал только спальник, остальное оставил. Даже свой необыкновенный топор. Студент прицепил сани к «Бурану», разогнулся… и тут, с той стороны, куда ушел Степан, раздался выстрел и короткий взвизг собаки. Все это хорошо
Зимовье опустело. Валентин вымыл посуду, составил ее аккуратно на полочку напротив печки, ведро вылил и перевернул под лавку. Вышел на пенёчек возле избушки. Солнце поднималось, тайга зазвучала красками. Темные стланики на берегу превращались в пушистые зеленые букеты. Речка играла переливами яркого утреннего света и шумливой воды, изморозь по прибрежной траве сверкала миллионами веселых бриллиантиков. Сам воздух приятно золотился.
Валентин сидел на пенечке, пил крепкий чай и жмурился на небо. Казалось, счастливей его не было в мире человека.
На «Буране» — не пешком, через час с небольшим, мужики загоняли уже по доскам снегоход в кузов «Урала». Дядь Саша грел двигатель и, рассчитывал что у него с топливом, а на самом деле, прикидывал, когда попадет домой. С Полькой уже сколько… короче, соскучился он по ней, сил не было. Решил давить без остановок и без сна, пока руки руль держат.
Погода звенела. Машина своим же следом уверенно тянула подъем. В кабине было тихо. Каждый думал о своем, о вчерашнем разговоре, о Кобяке, убившем пса, и что все это могло значить.
— Пес следы оставляет, — нарушил тишину Колька, — да и кормить надо…
Никто не поддержал его мыслей. Только спустя время дядь Саша, выкручивая на повороте огромный руль «Урала», изрек:
— Совсем один мужик остался. Но ничего, он крепкий, надумал уже чего-то.
«Урал» выбрался на террасу, поехали по ровному. Колька, сидевший в середине, увидел что-то в небе:
— Стой-ка, дядь Сань!
Машина встала, справа вдалеке, и довольно высоко висел вертолет.
— Сюда идет! — определил зоркий Студент.
— Ну… — согласился Колька и выбросил бычок в форточку. — Если менты, что будем говорить?
— Чего-чего… Завозили охотника на участок! Чего придумывать-то! — ответил дядь Саша.
— А «Буран»? А Шура как тут?
— Как! Охотился, встретились, вот вместе едем! — быстро придумывал дядь Саша.
— А чего это они меня допрашивать будут?! А?! Они кого тут…?! — взъярился Студент, резко мотнул стволом карабина и разбил боковую форточку. Она вывалилась и упала на землю. Дядь Саша глазом не повел, наоборот, даванул на газ:
— Шура, до дома доедем! — сказал жестко. — Там, если хочешь, воюй! А здесь они из нас фарш сделают!
— Смотри, мужики, они садятся!
Вертолет, сделав круг, стал спускаться и исчез за лесом.
Вертолет был омоновский. И насчет фарша дядь Саша был прав на сто процентов. В нем сидели очень серьезные и умелые парни. Они взлетели из Рыбачьего в десять ноль-ноль. Погода была отличная.
Предыдущий вылет вышел неудачным, почти четыре часа болтались,
Вылетели. Алексей Шумаков устроился в хвосте вертолета в бронежилете, который нигде не сходился из-за огромного живота. Мирон сидел первым от кабины и читал детектив, но вдруг поднял голову, как будто книга навела его на какую-то мысль, даже как будто улыбнулся. Заложив пальцем чтение, пошел шутливо расталкивая черные берцы бойцов к Шумакову. Присел рядом. Бывший охотник пытался улыбнуться в ответ, у него не получалось, только жмурился нервно, да зевал. Не спал, видно, ночь. Мирон, дружески приобняв рукой с книжкой, заговорил громко на ухо:
— Все нормально — у меня предчувствие хорошее. Возьмем сегодня. Ну! Тонна икры! Это тридцать три… тысячи баксов! — Мирон заржал, весело откинувшись, и даже глянул на прапорщика Лукашова, но тот ничего не слышал. Сидел, спокойно развернувшись к иллюминатору. — Пойдем ближе к пилотам… показывать будешь! Да не бойся ты! Тут, когда майора вашего избили, поступила совсем жесткая команда! Врубаешься? Всё можно! Понял?! Никакого риска!
Он посадил Шумакова между собой и Хапой. Тот считал что-то в красивом, чуть потрепанном кожаном блокноте. Вид у него был довольный. Их вечный завхоз — прапор Романов, уже улетел из поселка с первой партией грузов.
— Правильно, что костромских не взяли. — Повернулся, закрывая блокнот, к Мирону. — Больно нежные… что, генерал соболей просил?
— Ну, чем больше, тем лучше! — кивнул Мирон, отрываясь от книжки.
У Жебровского на всю избушку гремел Первый концерт Чайковского. Медвежья шкура, увязанная в огромный, мохнатый и неподъемный рулон, красовалась на соседних нарах. Илья все утро с ней возился, подчищая и увязывая, и теперь, умывшись и попивая хороший кофеек, сваренный в серебряной турке, готовил завтрак. Вертолет он услышал, когда тот, зависнув, начал трясти избушку — смело, прямо на поляну садился. Илья убавил громкость, накинул куртку, высунулся и тут же отвернулся от снежной пыли.
Дверь в машине открылась, один за другим выпрыгнули четверо бойцов в черной форме и бронежилетах. Двое присели, осматриваясь, двое кинулись к избушке. Винты гнали воздух, рубероид сорвало с собачьей конуры и подняло над ручьем. Бумажки какие-то летели, мусор. Жебровский, прикрываясь рукой, снова высунулся над дверью.
Передним бежал невысокий Хапа. Увидев голову Жебровского, мгновенно вложился и присел на колено… Автоматная очередь взорвалась над головой Ильи, посыпались щепки, Жебровский от неожиданности инстинктивно сел задницей на землю, дверь распахнулась, Илья перевернулся на живот и распластался, неловко перегнувшись через порог. Огня добавилось, два автомата крошили дверь и стены внутри избушки. Он вжался, не понимая, что происходит, глаза были полны снега и крошек.