Вопреки судьбе

Попова Екатерина

— Мне жаль, что я причинил тебе боль, — с неожиданным сочувствием проговорил пастор, когда Кроули наконец выпрямился и, стискивая зубы, поспешно зашагал к выходу, стараясь не приплясывать на раскалённом полу слишком уж заметно.

— Не могу сссссказать… чшшшто бы только вы… — болезненно прошипел демон, с отчаянием представляя, сколько ещё придётся идти до чёртова склепа. Почему он не выбрал усыпальницу поближе?!. — Сссвятая земля… Жжёт…

Священник с удивлением покосился на него.

— Звучит разумно… — пробормотал он себе под нос. Кроули только зло зашипел в ответ.

Спустя полсотни шагов, когда маленькая площадь при церкви осталась позади, а под обожжёнными

ногами захрустел мелкий гравий кладбищенской дорожки, священник поколебался и, пробормотав себе что-то под нос (в принципе, это с равной степенью могла быть и молитва, и сквернословие, не слишком уж Кроули верил в абсолютную непогрешимость Её слуг), решительно взял его под локоть.

— Боюсь, так ты никуда не дойдёшь. Обопрись на меня, если нужно. Я помогу тебе идти немного быстрее.

Удивляться у Кроули сил уже не было. Так что он вместо возражений с облегчённым стоном опёрся на сухое плечо довольно крепкого, как выяснилось, старичка и попытался отвлечься от мысли о ногах, с которых, судя по ощущения, заживо сдирали кожу.

— Ссстойте, не туда, — досадливо скривился он спустя минуту, запоздало сообразив, что его поводырь настойчиво тянет его вправо, к воротам. — К усыпальнице сссэра… Как его… Неважно. Я уйду вниз оттуда.

Он запнулся. Поймал недоумевающий взгляд притормозившего пастора.

— Сссслушайте, я понимаю, как это звучит, но не восстанавливайте дверь, пока мы не вернёмся, хорошшшо?

— Ты вломился в чужой склеп? — изумлённо вскинул брови священник. На морщинистом лице отразилась укоризна. Кроули зябко передёрнул плечами. Он запоздало сообразил, что неожиданно проявивший милосердие старичок может и передумать, надо бы как-то… как-то… Так и не подобрав нужного эпитета, он обижено отвернулся и пробормотал, оправдываясь:

— Мне нужно место, где спрятать Азирафаэля. Куда не смогут прийти… такие, как я.

Он прикусил язык, запоздало сообразив, как звучит подобная фраза из уст того, кто уже битый час бродит по освящённой земле и всё ещё не превратился в живой факел. Но священник то ли не заметил ошибки, то ли просто понял всё правильно. Не стал возражать, только покачал головой.

— И всё-таки, тревожить покой ушедших… — он тяжело вздохнул и сам себя оборвал. — Впрочем, ты уже это сделал. Хорошо, я подумаю, что можно с этим сделать.

…На то, чтобы добраться до нужного склепа, им потребовалось всего несколько минут — хотя Кроули, тихо скулящему и шипящему себе под нос проклятья, показалось, что не меньше часа. Терпеть боль становилось всё труднее, он с ужасом гадал, как собирается искать Азирафаэля в Аду с ногами, обожжёнными, судя по ощущениям, до самых колен.

Священник косился на него с тревогой и искренним сочувствием, и Кроули даже думать не хотел, насколько жалко он выглядит, если даже у служителя церкви вызывает тёплые чувства.

— Всссё… — измученно прошипел он, без сил падая на колени в центре расстеленного коврика с сигилом. Трясущимися руками выгреб из сумки заготовленные свечи, неловко, чуть не падая, расставил их на краях лучей. Снял и отбросил прочь не нужную больше сумку. — Я… эээ… Спасибо за помощь.

Священник промолчал, неодобрительно оглядывая его… нет, не его — с ознобом понял вдруг Кроули. Сигил. Древний символ, открывающий врата в саму Преисподнюю. Он сглотнул. Нет, определённо, сегодня день очень плохих идей…

— Я не знаю, почему позволяю тебе такую дерзость, — услышал он над собой тяжёлый вздох. Медленно подняв голову, он с трудом нашёл взглядом укоризненно качающего головой священника. Поймал себя на мысли, что даже не удивится, если старичок решит закончить

начатый в церкви экзорцизм. И, вздрогнув, беспомощно обхватил плечи руками.

— Мне дейссствительно жаль… — пробормотал он. — Это не сссовсем то, что вы подумали… Портал не на земле… Надо будет проссссто сжечь циновку, и…

Он замолчал, смешавшись. Ему не нравилось рассчитывать на милосердие служителей Рая. Но что ещё он мог сделать — сейчас, когда у него нет сил даже на то, чтобы найти другое место для спуска в Ад?

Старик молчал, и Кроули, содрогнувшись, понял, что на самом деле, не так уж и устал. В конце концов, почему бы не прогуляться куда-нибудь?

— Я могу сссспуститься с улицы… — жалобно, презирая себя за умоляющий тон, пробормотал он, в отчаянии ловя мрачный взгляд старика. — Просссто здесссь безопасно для Азирафаэля, никто ссснизу не сссможетт открыть путь сссюда, когда мы закроем врата… Ссслушайте, я правда могу найти другое месссто!

Он резко умолк. Священник шевельнулся, задумчиво накрыл ладонью висящий на шее крест. На миг Кроули прошило иглой паники — но тот уже опустил руку. И тяжело, принимая какое-то решение, вздохнул.

— Прости меня, грешного, Господи…

Окинул взглядом склеп. И нехотя кивнул.

— Хорошо. Я присмотрю за… порталом, пока вы не вернётесь. Не думаю, что тебе нужно моё благословение…

Кроули передёрнуло. Старик, правильно расценив его гримасу, кивнул сам себе.

— Тогда просто — желаю удачи тебе, демон.

Облегчение было почти физическим. На ощупь оно напоминало стофунтовый мешок песка, сваленный на плечи. Или даже два мешка. Кроули не рискнул отвечать, боясь, что голос прозвучит совсем жалко. Вместо этого только нервно кивнул и, с трудом прищёлкнув пальцами, зажёг одновременно на каждой свече маленький, необычно слабый огонёк.

Простенькое колдовство, даже на чудо не тянущее, казалось, отняло последние силы. Он измученно опёрся руками о жёсткую джутовую поверхность и закрыл глаза. В сознании мелькнула равнодушная мысль, что идея приехать в Ад, стоя на коленях, выглядит почти смешно — жаль, бывшие коллеги не оценят.

Кроули тяжело вздохнул и, встряхнув тяжёлой головой, начал вполголоса читать заклинание перехода.

Глава 4

Азирафаэль устал. У него не было уже сил даже кричать. Они просто закончились, выгорели, вытекли до капли, как прежде выгорела гордость и готовность стойко терпеть боль, как можно дольше не позволяя демонам радоваться его стонам и воплям. Он больше не пытался бороться. Не старался отгородиться от медленно растворяющей его ненависти собственной, недоступной ему сейчас, благодатью. Не ждал спасения. Просто лежал, поджав колени к груди и уткнув в них лицо, бездумно слушая накатывающий со всех сторон многоголосый, пронизывающий до костей неумолчный стон проклятых душ. Он больше не пытался заслониться от него самыми лучшими своими воспоминаниями. Не было их больше. Ничего не осталось, кроме этой темноты, и холода, и бесконечного, милосердного в своем равнодушии одиночества. Даже боль — и та притихла, отползла прочь, сменившись тупой, вязкой, тягучей агонией, неумолимо пьющей из него жизнь, но слишком неторопливой, чтобы у него были силы хотя бы испугаться её. Азирафаэль не пытался сопротивляться ей. Из глаз неостановимо, беззвучно катились слёзы; у него больше не было стыда за них. Он сам был — расколотой клепсидрой, по каплям теряющей свою сущность, свою жизнь. Он больше не боялся этого. Спасения не будет — он знал это и был почти рад этому горькому осознанию. Он должен был просто дождаться, когда всё закончится.