Вопреки

Смирнова Ольга Викторовна

Но как только через пару дней на пороге возник Стас и окатил её своим синим взглядом, одарил своей особенной улыбкой, все предупреждения и волнения ушли на задний план. Она снова окунулась в волшебные волны любви, страсти и в суету почти семейной с ним жизни.

Однажды она заикнулась о том, что им следует предохраняться. Дети должны родиться в законном браке. Стас некоторое время молча смотрел на неё, потом уверил:

— Я решу эту проблему.

И решил. Однажды протянул ей три упаковки. Настя подумала, что он предлагает ей пить противозачаточные, но, глянув на упаковки, обомлела.

—

Да, сероглазка. Это тесты. Дети должны рождаться тогда, когда их даёт Судьба. И запомни: о беременности я должен узнать первым!

— Не получится быть первым… — пробормотала Настя.

— Почему?

— Потому что первой буду я.

— Хорошо, — рассмеялся Стас, — согласен. Пусть я буду вторым. Не стоять же рядом с тобой в туалете, уставившись на заветные полосочки. А сейчас мы продолжим делать синеглазиков…

* * *

Стас стал уезжать всё чаще и чаще. Иногда на пару дней, иногда на неделю. Она ещё относительно нормально переживала эти дни. Держала себя в руках, пока Макс не сказал, что Гарские перенесли часть своего офиса в здание, где размещалось управление «Нери-Групп». Мало того — на тот этаж, где находился кабинет Стаса. Было объявлено, что две компании начали разработку совместного крупного проекта. И Марианна теперь работает там.

Это был гром среди ясного неба.

Бессонными ночами и грызущей её плоть ревностью, Настя довела себя до грани нервного срыва и, словно мазохистка, ждала Стаса, и даже не для объяснений, а для его крепких объятий, ласк и молчаливого подтверждения, что он принадлежит только ей, своей Насте.

— Настя, сероглазка моя. Научись доверять мне. Даже если Марианна будет работать в моём кабинете и за одним со мной столом, разве я променяю своё теплое солнышко на эту хитрую щуку?

Тёплое солнышко. Эти слова будто ласковым пёрышком провели по сердечку, заставив напрячь память. Она явно где-то уже слышала эти слова. Но где?

Казалось бы, всё наладилось. Все переживания и ревность, подчиняясь синему взгляду, то ли совсем улетучились, то ли легли на самое дно сознания и никоим образом себя не проявляли.

В следующий раз он уехал на две недели, а потом и на целый месяц. Хотя и звонил ей, и виделись через экраны ноутбуков, но тоска глодала её всё сильнее и сильнее терзая душу.

А когда один из «ангелов» прислал ей несколько фотографий семейного ужина Гарских, на котором присутствовали и Ларские, Настя впала в шок. Улыбка Стаса в сторону другой женщины готова была разорвать её сердце. Получается, он так улыбался не только ей, но и Марианне.

Они сидели за столом совсем рядом, а её рука лежала на его плече. И Стас, улыбаясь и чуть наклонившись к ней, слушал, о чём она щебечет ему на самое ухо. На второй фотографии он вёл её куда-то, держа за талию. На третьей — танцевал. И везде Стас одаривал Марианну улыбкой, на которую, как считала Настя, имела право только она.

Но больше всего её поразило последнее фото. Стас и Марианна держались за руки, а Эраст Леонидович снизу и сверху зажал их руки своими ладонями.

Будто благословлял.

Настя перестала отвечать на звонки Стаса. Несколько ночей она выла

в подушку, не в состоянии вырваться из личного ада. Тир не принимал её переводы ни с первого, ни со второго, ни с третьего раза и, наконец, совсем перестал высылать задания.

Она знала, что вправе собраться и уйти из этого дома, уйти навсегда. Но не нашла в себе силы уйти от Стаса. Не нашла в себе силы вытравить синий яд из души. И знала, что не найдёт. А жизнь вдали от него превратится в сущий ад. Ад от ежечасной ревности, от осознания, что её Стас, её синеглазый мужчина нежится в объятиях другой женщины и сам ласкает её взглядом, улыбкой, губами…

Изо всех сил стараясь держать себя в руках, Настя ждала Стаса. И не знала, чем закончится это его возвращение. Выяснить отношения необходимо. Но как? Она даже не могла себе представить, как с ним заговорить о Марианне. Какими словами объяснить своё болезненное состояние.

Ну, объяснит. Ну, выяснят… А что потом?

Гордо хлопнуть дверью и постараться совершить невозможное — забыть о Стасе навсегда? Забыть и отдать его другой?

А случилось всё просто. Через две минуты после появления Стаса на пороге, после почти настоящего, закружившего её торнадо, она уже принимала на себя струи воды в душе. В его объятиях. И стонала, как и от невысказанных страданий, так от дикой страсти к этому мужчине. Стонала, проклиная себя, проклиная его, проклиная свою зависимость от синего яда, яда сладкого. Стонала, вновь отдав себя полностью и без остатка своей безумной любви. Прижатая к стене напряжённым мужским телом, даже не чувствовала впивающиеся в её ягодицы пальцы Стаса.

— Как же я проголодался, солнышко моё…

А потом лежала в объятиях тёплых рук, вдыхала в себя запах Стаса, водила пальцами по его груди, вырисовывая крылья ворона, и думала о том, что пора открыться ему. Рассказать о снах, о кулоне с щербинкой, лежащем у неё в шкатулке.

Надо сделать так, чтобы он знал, что его Настя и есть та самая Катя. Просто пока не помнит всё, что было между ними, пока ещё не увидела все сны, но уже чувствует силу той любви, что была у них там. Там, в той далёкой жизни.

Настя уснула только под утро. Спала крепко, потому что успокоилась. Главный козырь у неё в руках, а вернее лежит в шкатулке и ждёт своего часа.

И никуда Стас от неё не денется.

Глава 22

По лезвию ножа

Утром она проснулась в постели одна. Глянула на часы. Было ещё очень рано. Слегка встревожившись, накинула пеньюар и спустилась на первый этаж. И услышала голоса со стороны столовой. Один из них — женский. Застыла. Марианна?

У входа немного притормозила, усмиряя волну протеста, и чётко услышала голос Виктории. Резко выдохнула и улыбнулась. Они обнялись.

— Я уже приготовил завтрак и собрался идти тебя будить.

— Как видишь, я сама проснулась. Виктория, ты когда приехала?

— Час назад. На такси. Сбежала от отца. Он собрался меня с кем-то знакомить, представляешь? У меня учёба началась, а он меня вытащил в Россию. Вот, жалуюсь братику.

Настя посмотрела на Стаса. Улыбались губы, но не его глаза.